Саджо и ее бобры
Шрифт:
— А вдруг это плывет медведь или олень, — сказала девочка, надеясь все же, что брат будет настаивать на своем.
Однако ему не пришлось доказывать.
Издалека послышался звук, слабый, отрывистый, — то был выстрел из ружья. А вслед за ним другой. Дети продолжали слушать. Последовала пауза, во время которой можно было сосчитать до трех. Потом раздался еще один выстрел.
— Это он! Это он! — закричала Саджо.
— Да, это сигнал нашего отца, — с трудом сохраняя спокойствие, подтвердил Шепиэн.
И, забыв обо всем, он вместе с сестренкой бросился в хижину.
— Теперь скорее за работу! — скомандовал мальчик.
И, несмотря на то что челн был еще очень далеко и ожидать отца можно было не раньше чем через час, в хижине стоял дым коромыслом. Дети подбежали к полке, уставленной горшками с вареньем из голубики и земляники. Саджо делала эти запасы ежегодно, но в этом году она впервые сварила варенье сама, без чьей-либо помощи, а так как девочка много потрудилась, то варенье получилось очень вкусным, и теперь ей хотелось убедить себя, что она давно овладела этим искусством. Затем они поставили на плиту большой чайник, потыкали длинной вилкой оленину, чтобы узнать, готова ли она, снова бежали к столу, еще раз возвращались к печке, метались взад и вперед — словом, вели себя так, как обычно ведут себя дети в подобных случаях, независимо от того, богаты они или бедны, принадлежат ли к королевскому роду или же они просто маленькие индейцы.
И когда наконец наступил долгожданный момент и желтое каноэ с настороженным птичьим глазом и виляющим хвостом врезалось в песчаный берег, все заговорили в один голос.
Не успел Гитчи Мигуон выйти из челна, как он уже сжимал — одной рукой две детские руки; другую он почему-то держал сзади. Он пытался ответить на все вопросы сразу, и лицо его, которое бывало иногда таким суровым, сияло веселой улыбкой, когда он заговорил:
— Дети, дети, подождите, дайте же мне сказать… Да, я здоров… Метисов не видел, нет — наш охотничий участок в порядке… Да, еще как скучал! Но теперь уже мы вместе. Ну, с днем рождения, Саджо! С днем рождения, дочка!
Только теперь он протянул вперед руку, которую держал за спиной. В ней была берестяная корзинка с плетеной ручкой из кедровой коры.
— Смотрите! Это тебе подарок, Саджо. Ко дню рождения.
Охотник отдал корзинку дочери, предупредив, чтобы она несла ее очень осторожно. Потом он обратился к сыну:
— Тут и для тебя, Шепиэн, — их там двое.
— Двое? Кто же это там, отец? — спросил Шепиэн, следуя за сестрой, которая уже прошла вперед. — Что в корзинке?
Но Большое Перо ответил уклончиво:
— Подожди немного и увидишь.
И они пошли вслед за Саджо вверх по тропинке к дому. Девочка смешно семенила ногами, ее расшитые бусами мокасины мелькали из-под клетчатой юбки, но корпус, начиная от колен, она старалась совсем не сгибать, вероятно для того, чтобы не шелохнуть корзинку. Она держала ее в вытянутой руке, словно это было большое и очень хрупкое яйцо, которое могло разлететься на тысячу кусочков при малейшем толчке.
Неудивительно, что Саджо шла так осторожно: из таинственной корзинки доносились очень странные звуки.
«Ребеночек! — подумала она. — Кажется, даже два. Как только могли они поместиться в такой маленькой корзиночке? Наверно, совсем крошечные».
И, как только Саджо вошла в хижину, она тихонько опустила корзинку на пол; Шепиэн уже был тут как тут и придерживал таинственную корзинку за края, пока Саджо поднимала крышку. Заглянув внутрь, она увидела то, что для вас уже не тайна: двух маленьких пушистых зверьков. Они уцепились крошечными лапками, словно ручками, за край корзинки и смотрели на нее так доверчиво своими блестящими черными глазками-пуговками!
— О-о-о! — у нее захватило дыхание. — Ах, ах! — Это все, что ей удалось произнести, и ничего другого она не могла придумать. — Ах! — снова вырвалось у нее. — Медвежата, живые медвежата! — воскликнула она и осторожно опрокинула корзинку набок.
Зверьки вылезли, и только теперь, когда Саджо увидела их плоские хвостики, она поняла, что это за малыши.
— Это еще лучше, чем медвежата!
— Маленькие бобры! Маленькие бобры! — побледнев от волнения, закричал Шепиэн. От его мужской выдержки и чувства собственного достоинства не осталось и следа. — Настоящие, живые!
Большое Перо улыбался, глядя на детей. Вряд ли можно было ожидать лучшей встречи для бобрят. Саджо сидела на полу все еще с полуоткрытым от изумления ртом, но уже ни один звук не вылетал из него. Она даже забыла показать отцу занавески, которыми так гордилась; правда, можно не сомневаться, что они не ускользнули от зоркого глаза Большого Пера. И обед тщетно ждал на плите, а знаменитое ружье Шепиэна, такое чистое и блестящее, стояло незамеченным в углу.
Большое Перо много возился с бобрятами во время долгого путешествия и хорошо их кормил — они стали толстенькими, кругленькими, упитанными. Саджо казалось, что эти зверьки — самые прелестные существа на свете. А когда они кое-как вскарабкались к ней на колени, девочка наклонилась и прижалась щекой к их пушистой шерстке, которая так хорошо пахла от подстилки из душистой травки и ивовой коры.
Большое Перо и Шепиэн пошли за свежей подстилкой и кормом для маленьких гостей.
Саджо осталась одна. И, пока никого не было, она взяла на руки сначала одного, потом другого бобренка и держала их по очереди в сложенных ладонях, где они очень удобно поместились, и что-то нежно шептала им. А они ухватились своими ручонками (иначе нельзя назвать их лапки) за ее пальцы и — о чудо! — что-то по-детски пролепетали ей в ответ и при этом внимательно смотрели на нее своими черными блестящими глазками.
Потом Саджо держала обоих бобрят вместе, и они тыкались своими теплыми влажными носиками в ее шею, сопели и пыхтели совсем как маленькие ребята.
Саджо поняла, что будет очень сильно любить их.
Но вот девочка встретилась взглядом со своими куклами Чилеви и Чикени, и ей показалось, что они стали еще печальнее и смотрят на нее с упреком. Чтобы не огорчать кукол понапрасну, она посадила их обратно на полку и повернула лицом к стене.
В скромной бревенчатой хижине, приютившейся в далеком северном лесу, в тот день было трое счастливцев: Гитчи Мигуон, потому что его возвращение домой оказалось таким радостным; Шепиэн — ведь отец подарил и ему бобрят, а кроме того, похвалил его за работу, и маленькая Саджо, потому что она никогда еще не получала в день рождения такого чудесного подарка.