Сафари для победителей
Шрифт:
Ничего не происходило – несколько застывших фигур и мертвая тишина.
Омр, не выдержав, хрипло прошептал:
– Эй! Малыш! Ты тут пением птичек наслаждаться вздумал, или что?
– Ххот, твое зрение работает хуже, чем язык. Может, хоть нос у тебя на что-то годен? Пожалуйста, принюхайся.
Тишина, затем мрачный вывод:
– Э! Ребята! Да здесь дохлятинкой попахивает. Я бы даже сказал – пованивает. А ведь не воняло…
Во мраке отчетливо треснул сучок под чьей-то ногой, затем звякнуло металлом. Еще треск и еще – подозрительные звуки
Неприятный запах тоже усиливался.
Омр, щелкнув предохранителем, навел винтовку во мрак и прошипел:
– Нас окружают, и, клянусь святым дерьмом, это не Коалиция!
В зарослях папоротника заструился слабый, призрачный свет – такой испускают сырые гнилушки. Вот только обычные гнилушки не бывают таких размеров и ведут себя спокойно – не бродят. Эта бродила – осторожно раздвигая стебли папоротника, приближалась к замершим беглецам. Тут уже за оружие взялся Амидис – навел мушкет на странную фигуру. Затем перевел прицел левее – там показалась еще одна, а за ней целая тройка. Развернувшись, он испуганно выдохнул:
– Они везде!
Не меньше двух десятков слабо светящихся фигур окружали маленький отряд, все теснее смыкая кольцо.
– Мальчик, это кто?! Призраки? – нервно уточнил Ххот.
– Нет. – Ответ был очень спокоен. – Опустите оружие – пули здесь не помогут. И вообще, не делайте резких движений: не надо их беспокоить.
Ночное зрение раттака было идеальным, и он, видимо разглядев что-то очень важное, выхватил гранату, резко завозился с запалом:
– Если их не беспокоить, очень беспокойным станет Тибби! Тибби уже существенным образом обеспокоен! Тибби значительно напуган!
– Потише, сейчас я с ними поговорю!
– Мальчик, с ними тебе не о чем говорить! С ними должны говорить кладбищенские служители! Нет, Тибби ошибочно выразился! Не говорить они должны – закапывать должны!
Со всех сторон трещали ветки и лязгало металлом – плохо пахнущие «гости» сжимали в руках какие-то железные предметы.
Мальчик, решительно шагнув вперед, требовательно надавил на ствол винтовки Ххота, заставив омра опустить оружие. Еще один шаг – ладонь протянул к ближайшей мерцающей фигуре. До нее не больше пяти шагов. Сталь скользнула по коже запястья, рассекла, добралась до плоти. Лезвие ножа увлажнилось от крови – багровая жидкость закапала на землю.
Еще шаг вперед, и еще. Призрачно светящаяся фигура делает то же самое, сближаясь с мальчиком. Чуть приседает, принюхивается к ладони. Усиливая зловоние, вываливается гниющий язык, припадает на миг к ране, с чавканьем пробует кровь на вкус.
В ночи раздался столь жуткий вопль, что раттак, уронив гранату, плашмя плюхнулся на четыре лапы и скользнул в заросли папоротника, омр охнул, а Амидис запищал, будто мышонок в кошачьих лапах. Фигуры замерли, дружно припали на колени, застыли, будто в ожидании.
Они дождались.
Спрятав нож, мальчик поднял руку, покрутил ею, демонстрируя окровавленную ладонь, затем, чуть опустив, направил куда-то во мрак и требовательным, не терпящим возражений тоном приказал:
– Хранители, отправляйтесь туда. Если встретите чужеземцев – убейте.
Из тьмы донеслось невнятное бормотание – трудно членораздельно общаться, если твой речевой аппарат подпорчен разложением. Но мальчик все понял прекрасно:
– Чужеземцев узнать легко – на них нет одежд паломников! Все, кто не одет в одежду паломников, – чужеземцы: убивайте их! Таково мое желание! Выполняйте его! Вы легко их найдете – они где-то там!
Потрескивание веток под подошвами, позвякивание ржавого металла. Несколько мгновений – и опять настала мертвая тишина: ни одной светящейся фигуры больше не было. Лишь мерзкий запах гниющей плоти доказывал, что все произошедшее не было галлюцинацией.
Разрывая тишину, в ветвях несмело прокричала ночная птица, тут же повторив свой крик уже почти уверенно. Хранители исчезли – можно продолжать концерт.
Ххот, естественно, пытки тишиной не выдержал первый:
– Эй! Паренек! Это как? Кто?! И это… Как?!
Вопрос был поставлен не вполне корректно, но мальчик его понял – он вообще неоднократно демонстрировал невероятную понятливость:
– Это были хранители. Нас они не тронули – я нашел с ними общий язык и попросил пройтись по тропе к северу. Если там есть засада или они на самолет наткнутся… Ххот, у врагов наших появятся проблемы. Большие проблемы.
– Не сомневаюсь. Ох и крик был – вы слышали? От такого крика даже лысый может поседеть! А ладонь ты зачем порезал?
– Так надо. Не будем задерживаться – пойдем вперед, пока наши… гм… новые союзники расчищают путь.
– Э! А эти наши друзья потом не вернутся?
– Не бойся – они никогда больше не тронут тех, кто со мной.
– Я их уже почти не боюсь, а вот тебя начинаю…
Он успел сменить немало профессий, что для патриархального края нетипично. Было это, конечно, давненько – тогда ему приходилось самостоятельно подыскивать себе род занятий. У него не было обязанностей, не было долга перед Тропой, зато было много смешных желаний – обыденная жизнь его не устраивала. Начал, как и все, с крестьянской доли, но, как только подрос, первым делом бросил отчий дом, убежав на поиски доли лучшей. Лучшую найти оказалось непросто: она не попалась в лоток нелегала-золотодобытчика; не было ее и среди орд паломников, которым он подряжался прислуживать; под киркой рудокопа, на каторжных работах, тоже не блеснула.
Очень хотелось денег – много и сразу. Для чего они были нужны, он теперь уже не помнил. Из-за денег и пошел в конокрады. Всякий знает, что самый дешевый конь – ворованный конь. Украсть несложно – гораздо труднее уйти с добычей. С конокрадами крестьяне поступали незатейливо: ломали ноги в коленях, а руки в локтях, после чего прогоняли по калеке общинное стадо. Если после этого тело все еще подавало признаки жизни, сжигали в соломенном стогу, а обугленный огарок топили в помоях – в праве на погребение таким отказано.