Сафари для победителей
Шрифт:
Попадаться было нельзя.
Он придумал отличную идею… Вернее, тогда она показалась ему отличной. Тропа ведь приходит в упадок, паломников больше нет, и посторонние там не шастают. Идеальная дорога для перегона ворованных лошадей. А что касается правил Тропы – конокрадам правила не писаны.
Коллеги по ремеслу его идею восприняли благосклонно. Они уже привыкли к его находчивости и получили благодаря ей немало дивидендов. И в тот раз тоже не думали ни о чем – шанс пополнить карманы заставил позабыть о древних суевериях.
Раньше он много чего интересного придумывал…
Блистал оригинальными идеями…
Давно…
Даже очень давно…
В те времена он еще живым был…
Идея с перегоном лошадей по Тропе
Зато теперь ему не нужны деньги – он даже не помнил, зачем они вообще нужны. В шкале нынешних ценностей монеты были примерно там же, где шишки на елях: висят себе и висят, вообще ненужные из-за своей полной бесполезности. Лошади хранителю тоже ни к чему: нельзя осквернять Тропу ленью – изволь передвигаться по ней своими ногами. Даже боги здесь пешком ходили – не ставь себя выше них.
В бывших друзьях по шайке он тоже больше не нуждался и держался с другими хранителями лишь из соображений практичности – вместе проще окружать добычу. Да и подходящих дневных убежищ у Тропы не столь уж много – солнечный свет вреден для мертвой плоти, поддерживаемой псевдожизнью. Вот и ютились все вместе в маленькой сырой пещерке чуть западнее поворота Тропы.
Все его приоритеты и ценности после смерти резко поменялись. Высшее благо теперь не деньги, а кровь. Кровь стала всем.
Не всякая кровь подходит, но в этом деле хранители предпочитали действовать методом проб – сперва убить, а потом разбираться. Добыча поступила свински: сделала правильные выводы и все реже появлялась возле Тропы. Это очень плохо: отходить от следов богов он не мог – это действовало на него гораздо хуже, чем прямые солнечные лучи. Приходилось голодать, а это тоже не шло на пользу: темный падальщик – призрачная сущность из межмирового пространства, что завладела его телом, – нуждалась в обильной пище. Без еды она хирела – отмирали те нити тонких энергий, что поддерживали внутриклеточные процессы. Ткани постепенно загнивали; к ходячему трупу начинали проявлять интерес насекомые. Особенно опасны были мухи – их личинки способны нанести невосполнимый ущерб телу. Действовали они гораздо эффективнее солнечных лучей – немного медленнее, зато разрушения от них колоссальны. Сохранись у него чувство юмора, он бы смеялся над байками крестьян – те искренне считали, что нежить убивает солнце. Бред – он легко мог пережить полуденное пекло, но потом… Потом бы его сожрали черви, вылупившиеся из яиц, отложенных мухами.
Так что свет вторичен – просто его любят мухи. В пещере приходилось укрываться вовсе не от светила: мухи в темноте летать не любят.
Он не знал, кто были те люди, что забрели в ночной лес. Старик, двое мужчин, ребенок, и еще зверь с ними. Но он знал, что в их жилах течет живая кровь. В людях всегда течет живая кровь. И в животных тоже.
Остатки человеческой личности сосуществовали с магической сущностью в причудливом симбиозе. Сущность поддерживала в трупе биологические процессы, а человек занимался рутинными делами – искал пропитание для поддержания псевдожизни. В пищу годилось лишь одно – живые кровяные клетки, отобранные у тех, кого прокляла Тропа, или отданные добровольно. В действия человеческой личности падальщик не вмешивался без нужды; вот и этой ночью не возражал против нападения на пятерку теплых существ.
Сперва не возражал.
Ребенок, умышленно поранивший свою ладонь, все изменил.
Кровь бывает двух видов: ценнейшая в ночном мире… и бесполезная. С первой все понятно: нечистые животные, коим запрещено топтать следы богов; нарушители законов Тропы; добровольцы, обсидиановым ножом вскрывающие свои вены для пропитания храмовых хранителей. Эта кровь подходит для магической сущности – именно такую пищу ищет для нее человеческий носитель.
Увы, попадается она нечасто. Обычная добыча хранителей – это заблукавшие крестьяне, неосторожные
Первой крови он был рад. При виде второй ощущал нечто вроде огорчения – тень человеческой личности все еще испытывала бледные подобия эмоций.
У ребенка кровь была не первая.
И не вторая…
Он ничего не боялся – мертвецу бояться нечего. Магический паразит тоже был не из пугливых: нет в этом мире оружия, способного ему навредить.
Этой ночью паразит испугался. Испугался так, что человеческий носитель забился в судорогах, упал на колени со столь сильным криком, что изо рта вылетели клочья подгнившей легочной ткани.
Магическая сущность обделалась от страха – к такому сюрпризу она не была готова.
А потом ребенок произнес несколько слов. Это не было приказом: он просто выдал хранителям информацию о предполагаемом месторасположении носителей с кровью первого вида.
Информацией, полученной от столь авторитетного источника, пренебрегать не стоит.
Магическая сущность нуждалась в новом носителе. Старый уже обветшал – поврежденные ткани плохо подчинялись. Тело разлагалось, процесс разрушения ускоряли вездесущие насекомые и их личинки – даже ночная жизнь и пещерное укрытие не спасали от подобных неприятностей. Если впереди действительно расположились чужеземцы, это хорошо. Вряд ли они скрупулезно соблюдают законы Тропы – хоть в чем-то наверняка их нарушили. Здесь все просто: нарушил закон – превратился в изысканное лакомство. Теперь твоя кровь – законная добыча, а мертвое тело – подходящий сосуд для новой жизни.
Ну, или не совсем жизни…
Тропы не привязаны к конкретному миру – тянутся так, как им вздумается, пересекая их иногда по несколько раз. Местами они вообще не принадлежат рукотворной вселенной – именно по такому участку в Срединный Мир забралась эта сущность. В пространстве, лишенном материи и смысла, существование вечно и полно неутолимой тоски. Здесь оно немногим лучше, но все же приятнее – хочется продлевать его вновь и вновь. А для этого нужен физический носитель: бесплотная сущность в материальном мире обречена на постепенное растворение.
Если ребенок не обманул, сегодня сущность найдет новое тело, а старое обретет покой.
Лес впереди поредел, меж стволов засияли отблески костров. Человеческий лагерь. И вряд ли это паломники – паломников здесь давно уже нет. Да и жрецы никогда не позволяли хранителям тревожить свою паству.
Значит, жрецов здесь нет. Это хорошо – слова ребенка подтверждаются.
Пальцы, пачкая дерево сукровицей из трещин в расползающейся коже, обхватили рукоять топора. Гипертрофированные ногти при этом впились в запястье, но он не ощутил боли. Он давно уже не испытывал боли – примерно с тех времен, когда в последний раз эти ногти стриг. Остальные хранители, копируя действия непризнанного вожака, потянулись к своему оружию. Грязные ножны покинули заржавленные мечи и кинжалы, о старый щит стукнул набалдашник шипастой булавы, ввысь взметнулась хищная дуга крестьянской косы.
На следах богов трава вырастает высокая и сочная, вот только косить ее отважится не всякий – есть риск задержаться на Тропе надолго.
Часовой чувствовал себя неуютно. Дискомфорт какой-то. Вроде бы места тихие, ночь не дождливая, а что-то не то: не так все идет, как должно идти.
Все началось еще позавчера, когда их сотню на ночь глядя погнали на север. В настоящие дебри погнали – дорога почти везде проходила через столь дикий лес, что создавалось впечатление, будто движешься в огромной трубе: непролазные заросли слева, справа, и сверху тоже небо трудно разглядеть.