Сафари под Килиманджаро
Шрифт:
Очень интересно наблюдать, как самцы стараются отвоевать себе новые земли. Они старательно поджидают момент, когда местный владелец отлучается по своим физиологическим нуждам и — борьба за благосклонность его дамы началась. Совершенно непостижимо, как быстро ему удается «уговорить» самку и забрать ее в свой гарем. Однако эта победа временная, потому что обольститель тоже должен поесть, попить и сделать все остальное — и тогда справедливость восторжествует, самец возвращает свою самку назад. Правда, тоже только на время. В разных районах жизнь одних и тех же животных выглядит иначе.
Меня очень интересовали маленькие антилопы ориби, которые живут в бескрайних, совершенно открытых саваннах или по краям редкого буша. Я видел их в таких местах, где, насколько хватало глаза, не было ни капли воды. У меня не укладывалось в голове, как они выдерживают? Ведь антилопы ориби не покидают своих родных мест, с самого рождения они остаются верными своим местам обитания и, в отличие от других животных, не ищут новых пастбищ.
Значит, в сухой сезон они неделями ничего не пьют. Все это было для меня поразительным и необычным. Антилопы относятся к подотряду жвачных животных, которые потребляют довольно большое количество воды, а ориби живут почти без воды. Я решил выследить их.
Было 65 градусов жары, ориби спокойно лежали под палящими лучами солнца и жевали… Другие крупные антилопы отправились на водопой. Они это делают постоянно, преодолевая ежедневно огромные расстояния. Ориби даже не шелохнулись. Эти нежные, маленькие животные, меньше, чем наши серны, просто не в состоянии пройти пятьдесят и более километров через суровый буш, а поэтому они просто… не пьют.
Для меня это было загадкой. И все же я ее разгадал. У ориби вообще нет потовых желез. Для жизни им достаточно воды из травы и той скудной росы, которая на рассвете выпадает в долине. Ориби без воды были спокойны и прекрасно себя чувствовали.
Я вел подробные записи. Меня интересовало абсолютно все, что касалось поведения животных, какими группами они живут, чем питаются, сколько кормов им требуется в день, сколько на одного самца приходится самок, какой у них ритм жизни и тому подобное. Все это мне было необходимо узнать и понять для того, чтобы потом в Чехословакии создать для них наилучшие условия. Ведь нашей целью было не только показывать посетителям зверей, но и заниматься их разведением, их размножением, чтобы впоследствии их можно было бы передать и другим зоологическим паркам.
Я лежал у воды и тщательно записывал свои наблюдения. В последние дни отлов животных шел полным ходом, и времени для ведения дневника у меня практически не оставалось. Был знойный полдень. С десяти часов утра до четырех дня стояла невыносимая жара. Солнце выпарило последние капли воды из каждого стебелька, буш окрасился в серебристо-серый цвет и был окутан дрожащей дымкой знойного воздуха. Жизнь в это время словно замирает. Всюду воцаряется мертвая тишина, и только на невероятной высоте неутомимо кружат грифы, похожие на маленькие, но хорошо различимые точки.
Я закончил записи и стал размышлять над своими неприятностями. В лагере вспыхнула какая-то странная болезнь, не похожая ни на одну из тех, с которыми мне приходилось встречаться раньше.
Это случилось два дня назад. Африканцы начали жаловаться:
— Господин, у меня страшно болит голова.
— У меня очень болит живот, господин.
— Я еле держусь на ногах.
Я их пожалел: «Идите, отдохните. Я к вам зайду, дам лекарство, и все пройдет».
По дороге в лагерь я не переставал об этом думать… Что же это все-таки за болезнь? Она сопровождается болями, но в разных частях тела. И протекает она у каждого по-разному. Я измерил температуру — у всех нормальная. Больных с каждым днем прибавлялось. Меня это приводило в ужас. В одно прекрасное утро из двадцати помощников на работу вышли только трое. Об отлове животных не могло быть и речи. Работа в лагере была под угрозой.
Я ничего не мог понять. Но потом…
Отиен! Помните его историю с оторванным ухом? Он был здоров, и я позвал его к себе.
— Отиен.
— Да, бвана.
— Скажи, чтобы все немедленно пришли сюда. Пусть соберутся около моей палатки.
— И больные?
— И больные.
Вид у них был жалкий. Один держался за голову, другой — за поясницу, третий — за живот. На какой-то момент я заколебался. То, что я собирался проделать — было большим риском. А вдруг у меня ничего не получится? Вдруг они уйдут от меня, и я останусь один среди дикого буша, вдали от цивилизации? Где я так быстро найду помощников? Лагерь не может остаться без них ни на минуту. Но другого выхода у меня не было. И я решился.
— Встаньте все в ряд!
Я выбрал в своей аптечке самую большую коробочку с лекарствами и положил ее около себя. Стоны на минуту смолкли. Все с любопытством следили за тем, что я буду делать.
— Откройте все рот! — приказал я. — Покажите язык! Все!
Я переходил от одного к другому и каждому велел сказать «а-а», я их ощупывал, выстукивал. Когда закончил, сказал:
— Плохи ваши дела, ребята. Очень плохи. Нужно лечиться.
Трое здоровых стояли в стороне. На минуту Отиен изменился в лице. Как-будто он был разочарован. Сегодня я уже знаю, что Отиену было известно о таинственной эпидемии в лагере. И теперь он выжидал.
Мне не хотелось проигрывать. Неужели я проиграю? И все же я верил своей интуиции. Я стал раздавать таблетки. Парни их охотно глотали.
— Медицина эта особенная, — сказал я. — Вы все от нее выздоровеете.
Рядом был пустой ящик от консервов. Я перевернул его и поставил перед стоящими в ряд африканцами. С этой «трибуны» я начал речь:
— Вы что же, думали, что я дурак?!
Эти слова прозвучали, как взрыв бомбы. Оханье и стоны сразу прекратились. Все с напряжением ожидали, что будет дальше.
— Вы хотели получать деньги даром. Вы хотели меня обмануть. Хватит с меня этого!
Потом я показал на трех здоровых парней и продолжал:
— Я должен знать, кто из вас хочет работать. Работать и не обманывать меня. Пусть выйдет и подойдет к тем троим.
Это была необыкновенная минута, и я с удовольствием ее вспоминаю.
Хотя тогда мне было далеко не все равно.
Я ждал… Ожидание не было приятным.
Из ряда «больных» неуверенно вышел первый. Это был Нельсон, наш повар. Только что он корчился, делая вид, что у него болит живот. Сейчас он шел прямой, как свеча.