Сафари
Шрифт:
Морелю, капитану Петри и одному унтер-офицеру удалось все-таки проскользнуть между кучками людей и выбраться из свалки. Среди расстилавшегося дыма, в общей суматохе, они добрались до леса. В течение часа бежали они или, вернее, двигались ползком среди переплетавшихся лиан и спускавшихся до самой земли толстых ветвей и, наконец, остановились, едва переводя дыхание, с ускоренно бьющимся сердцем.
С обнаженной головой, с лицом, исцарапанным колючками, капитан неистово ругался, стараясь остановить кровь, которая текла из его перебитой пулей руки. Морель, с лицом земляного цвета и безумными глазами, размахивал руками, не будучи в состоянии произнести
В продолжение трех дней, затерянные в Большом лесу, питаясь ягодами и корешками и утоляя жажду стоячей тошнотворной водой, спасались белые от преследовавших их солдат.
Совершенно истощенный, Петри с хриплым стоном упал на землю. На его раненой руке началась гангрена и он невыразимо страдал. Его оба спутника старались его поднять, но это был напрасный труд. А между тем, времени терять было нельзя. Черные приближались. Прислонив товарища к толстому корню, унтер-офицер старался его подбодрить:
— Сделайте еще одно усилие, господин капитан! Вы же не захотите, чтобы нас убили! Нужно идти вперед. Подбодритесь!..
Петри медленно поднял голову. Его глубоко ввалившиеся глаза горели лихорадочным огнем. Нос заострился, губы запеклись, на лбу выступал холодный пот, он походил на умирающего. Отвратительный запах исходил от его раны.
Он сделал слабое движение своей исхудалой рукой, как бы желая попрощаться с товарищами.
— Оставьте меня! Идите! — прошептал он едва слышным голосом. — Уж видно такая моя судьба!..
Оба белых посмотрели друг на друга. Затем, не говоря ни слова, пожали влажную руку покидаемого товарища и, молча, углубились в чащу леса…
Вдали уже раздавались громкие крики. Совсем близко слышался треск ветвей и можно было различить гортанные голоса. Стая серых попугаев, напуганных шумом, пролетела мимо с пронзительным свистом.
Солдаты приближались. Через несколько минут они уже будут тут. Глубоко вздохнув, Петри с невероятным усилием вытащил револьвер из кобуры. Затем, не колеблясь, приставил его к виску. Находившиеся за сто метров от этого места Морель и унтер-офицер внезапно вздрогнули. До них донесся сухой звук выстрела. Оба белых многозначительно переглянулись и некоторое время оставались стоять неподвижно, внимательно прислушиваясь с тревожно бьющимся сердцем. Затем поспешно, нагибаясь под низкими ветвями и пробираясь по коридору из лиан, продолжали свой путь.
— По крайней мере, — сказал Морель несколько часов спустя, — он покончил со своими страданиями. Если бы мы не были так измучены, мы бы не оставили его и дорого бы продали свою жизнь. Все равно придется погибнуть. К чему же тогда так мучиться? Я уже больше не могу…
И он хотел уже лечь на землю, но его спутник резким движением потащил его за собою. Он должен был испить свою чашу до дна!
Через два дня после этого белый, расчищавший заросли в окрестностях поста Буеме, увидел, что к нему бредут, поддерживая друг друга, два человека в лохмотьях, с непокрытой головой, исхудалые и с блуждающими глазами. До крайности удивленный, он некоторое время глядел на них, затем бросился к ним навстречу. Один из них, более высокий, открыл рот, желая заговорить, но не мог произнести ни слова и повалился на землю.
Три часа спустя, в хижине начальника поста, куда его перенесли, он испустил последний вздох.
А на следующий день, когда солнце садилось за лесом, трое белых поста Буеме опустили в землю на небольшом кладбище тело молодого лейтенанта, который всего лишь несколько недель тому назад веселый и счастливый покинул пост М-Боми.
Немедленно же посланный нарочный принес в главное местечко грустную весть.
Окружной комиссар, с письмом в руке, некоторое время предавался своим размышлениям. Затем, смахнув набежавшую слезу, сказал про себя:
— Бедняга! Погиб такой бесславной смертью! Бедная, несчастная мать…
После чего, помолчав немного, добавил, пожимая плечами:
— Он жаждал приключений! Ну, что же, он добился своего.
Артур
Дело происходит в Буеме, в Итури, на 11/2 градусе северной широты и 28 градусах восточной долготы. Три часа пополудни. В тени сорок два градуса!
Небрежно развалившись на раскидном кресле, начальник поста, лейтенант Капелль, вынул трубку изо рта и немного хриплым голосом, которому старался придать нежный оттенок, крикнул:
— Арту-у-ур… миленький мой! Иди сюда скорее… Твой папочка хочет тебе сделать пробор. Ну, иди же скорей… Пст… Пст…
В пяти шагах от него, усевшись в удобной позе на ярком солнце, объект столь льстивых призываний, мирно грыз банан. Услышав, что его зовут, он, не торопясь, направился к креслу и уселся на коленях своего папочки, который, кстати сказать, имел шесть футов росту.
Старательно и осторожно, подобно горничной, причесывающей свою госпожу, белый, наметив линию пробора, разделил на две части длинные черные и притом весьма жесткие волосы на голове Артура, который воспользовался этим случаем, чтобы засунуть себе в рот короткую и сильно обкуренную трубку Капелля, положенную им за минуту перед тем на маленький столик. Вслед за этим сейчас же последовало громкое фырканье, чиханье и целый дождь плевков, что в свою очередь вызвало немедленное возмездие в виде основательного шлепка.
— И поделом тебе! — воскликнул европеец. — Это научит тебя курить мою трубку! Ну, а теперь убирайся, живо!
После таких неприветливых слов, Артур, ворча и отплевываясь, поскакал галопом на соседний молочайник, свое любимое местопребывание. Оттуда он мог следить за работой чернокожих служанок, совать нос в котелки и, главное, выкинуть, при случае, какую-нибудь штуку.
Это, впрочем, не мешало ему быть в наилучших отношениях со всеми этими почтенными дамами. Они ласкали его, пичкали бананами, искали у него вшей и целовали его в большой розоватый нос. Только и слышно было все время: дукуйанго, да дукуйанго! (Мой милый).
Я позабыл сказать, что Артур, этот счастливейший из смертных, окруженный такими симпатиями и нежными ласками, был принадлежавший посту шимпанзе. Посту, носившему название Буеме и затерянному в самой глубине Большого леса на дороге Альберта-Эдуарда. А в таких местах, как известно, развлечения бывают не слишком часто.
Пойманный совсем молодым, вскормленный негритянкой, заменившей ему мать, от трупа которой его пришлось оторвать силой, маленький шимпанзе Артур обладал изумительным умом. В течение вот уже трех лет он являлся принадлежностью поста, где пользовался полной свободой, которой никогда не злоупотреблял. Все его баловали, и у него был только один непримиримый враг Ниангара — дог лейтенанта.