Сага о Бриттланде
Шрифт:
Никто из домочадцев не вступился за мальчишку. Ни мужчины, ни женщины, ни дети. А Дагмар вроде бы начал понимать, что он натворил. Он держался рукой за челюсть и умоляюще смотрел то на рыдающую мать, то на старуху с изломанными горечью губами, то на отца.
Вернулся брат Барди, положил на поломанный стол меч. Бонд протер его полой рубахи, усмехнулся.
– Еще и чужой меч взял. Мой тяжеловат оказался? Или этот блестел ярче?
Я присмотрелся. Точно. Один из трех мечей, что я получил. Наверное, пацан и правда выбрал самый нарядный. Только у этих были позолоченные рукояти.
Бонд
– Пошел прочь!
– Отец, ты чего? Я же не хотел! Прости меня. Это я виноват! Это всё я виноват!
– быстро-быстро зашепелявил он.
– Я был неправ. Я наймусь в хирд. Я верну деньги. Поймаю такую же тварь! Отец!
– Прочь!
– заорал Барди.
– Вон! Пошел вон из моего дома! Нет у меня больше сына! Еще раз увижу — убью!
Ульверы стояли молча и смотрели. Как и я. Смотрели, как по лицу могучего Барди, хускарла на восьмой руне, стекали слезы. Смотрели, как убивалась мать Дагмара, заполняя дом криками и стонами. Как бонд выволок мальчишку за дверь и выкинул прямо в лужу. Без оружия. Без ножа. Без вещей. И без имени. Теперь Дагмар не мог назвать себя Бардиссоном, сыном Барди. Отныне у него нет семьи, нет рода за спиной.
Он изгой! И эта участь будет пострашнее смерти.
Все хирдманы оторваны от своих семей, от отцов и матерей. Мы не видим их годами. Приезжаем редко, погостим накоротке и снова в море. Но каждый из нас знает, кто он есть. Каждый может назвать имя отца, деда, прадеда. Семья — это не только далекий дом. Семья — это ты сам. Спроси имя отца, так ты узнаешь и самого человека.
А еще род — это сила. Сила, которая всегда с тобой. Как и твой хирд.
Кто ты без силы?
Никто.
Кто ты без рода?
Изгой.
Человек, которого можно безнаказанно убить. Человек, который не может себя защитить. Человек, у которого нет никаких прав.
Барди стоял, опершись спиной о стену, и тяжело дышал. Он будто состарился на десять лет. Даже его упругий живот обмяк и раскис.
– Я… я возмещу вам, - сказал он.
– Заплачу столько, сколько бы дали в Сторборге.
– Хватит и половины, - ответил Альрик.
– Хоть не везти ее через пол-Бритланда.
– Продолжайте пир!
– махнул рукой бонд.
– Прошу извинить, что не останусь с вами. Жена! Прибери!
Домочадцы подхватили под руки ослабевшего хускара и оттащили вглубь дома. Жена Барди вместе с перепуганными рабынями убрала запачканную посуду и еду, протерла стол, принесла несколько сыров и лепешек, разлила пиво по кружкам и ушла к мужу. Рабыни, впрочем, остались. Но пировать уже никому не хотелось.
Я долго лежал в темноте и не мог уснуть. Всё думал об мальчишке, о своем отце. Сравнивал его судьбу и свою. Барди был похож на Эрлинга. Тоже заботливый отец, честный воин, рун за жизнь поднял немало. Свой двор, своя земля, свои деревни. И тоже единственный сын.
Вот только я бы никогда не посмел украсть чужую добычу. Не подумал бы даже. Как Барди нанял нас, так и отец нанимал пришлых хирдманов для поимки тварей. Но мне и в голову не пришло потребовать себе одно из сердец огненного червя или право на последний удар по хуорке. Я всегда гордился своим отцом, а он, уверен, гордился мной. И я делал всё, чтобы не посрамить его имя. Чтобы когда-нибудь он услышал хвалебные песни про Кая, сына Эрлинга.
И я всегда чувствовал за собой его молчаливую поддержку.
Что будет теперь делать Дагмар? Куда пойдет?
Изгои не всегда остаются таковыми. Вон, Тулле — тоже изгой. От него тоже отказались родные, но он нашел других. Теперь его семья — наш хирд: Альрик заместо отца, я — брат, а Вепрь, наверное, сойдет за мамку, раз вечно перевязывает нам царапины и готовит пожрать. Ему стоит называть себя не Скагессоном, а Сноульвером. Тулле Сноульвер, без всяких «сон».
Наутро мы встали рано, перекусили остатками вчерашнего ужина и выдвинулись к кораблю. Я перед отходом все же заглянул в сарай. Дохлая тварь лежала так же, как я видел вечером. Только сейчас я увидел кое-что, пропущенное вчера. Горло твари было истыкано так, что там сложно было бы найти и кусочек целой шкуры. И всего лишь одна глубокая рана.
Этот мальчишка с жалкой рабской душонкой даже убить связанную и беззащитную тварь не смог, как следует. Я прямо видел, как он волок тяжелый меч, как долго примерялся, как замахивался и снова отводил лезвие в сторону. Как, наконец, решился ударить, но ему не хватило ни силы, ни духа. Он трясся от страха перед отцом и пришлыми хирдманами. Он понимал, что делает глупость, но считал, что новая руна окупит всё. Ведь только сила имеет значение! Он бил и бил, тварь под его ногами вертелась, пыталась вырваться и скулила через стиснутые клыки. А потом дверь в сарай открылась, и больше у него не осталось времени. И он ударил во всю однорунную мощь. И сумел-таки достать до нужной жилы. Уже отброшенный к стене, он почувствовал жжение благодати.
Нет, боги не справедливы. Их дары случайны.
Как может этот слизняк быть на той же руне, что Вепрь или Рыбак? Поставь его хотя бы против двурунного Видарссона, и он свалится от первого же удара! Завизжит от царапины! Помрет от выбитого зуба.
Если я когда-нибудь увижу его, то убью. Свяжу, как эту тварь, брошу в дерьмо, изрежу на мелкие кусочки и, лишь когда он начнет подыхать от потери крови, добью. И вознесу эту жертву не Фомриру. Бог-воин не заслуживает столь жалкой подачки. И не Хунору. Бог-охотник такого не любит. Отдам мальчишку Бездне! Пусть его душа переродится в тварь!
Мы погрузились на Волчару, подняли парус и пошли вниз по реке, к морю.
Настроение у нас было не веселое. Редкие разговоры затухали, так и не разгоревшись. Я смотрел на проплывающие берега, на вспархивающих птиц, на мелькающие в толще воды темные силуэты рыб и всё думал о бездарно потерянной твари.
– Гляди, так все зубы сточишь, - сказал Тулле.
Я с трудом разжал сведенные челюсти.
– Хёвдинг!
– прошипел я.
– Пора бы уже рассказать нам, зачем мы сюда пришли. Что тут за порядки? Что за рунный дом? И что, Бездна меня забери, тут творится?