Сага о Бриттланде
Шрифт:
В бездну! Коли мне судьба сдохнуть на этом болоте, значит, сдохну тут.
И я последовал за Ульвидом.
Землянка за это время изменилась. Восстановили крышу, залатали крупные щели, крошечная глиняная печь гудела огнем, потому внутри было сухо и тепло, разве что душновато немного. Стола не было, и котел с похлебкой стоял на единственной свежесколоченной скамье. Живодер сидел на корточках рядом с лавкой и уже приступил к трапезе. Ульвид протянул мне деревянную ложку и приглашающе махнул рукой. Живот и так сводило от голода, от вкусного мясного аромата рот наполнился слюной, которую я едва успевал сглатывать. Мы не ели с вечера перед набегом в Сторборг.
– Ешь, а потом поговорим, – сказал Ульвид.
Только тогда я набросился на похлебку. На пару с Живодером мы выскребли котелок до самого дня, и лишь когда я прислонился спиной к стене и звучно рыгнул, Ульвид
– А теперь с тобой… – Ульвид посмотрел на меня.
– Ты бритт или норд? – перебил его я. – Уж больно хорошо говоришь и на том языке, и на другом. Поминаешь не Бездну, а Домну, живешь в середине Сторборга, да еще и рунный.
– Что ж, тогда начну с этой истории. В конце концов торопиться некуда, вас еще седьмицу искать будут.
Ульвид напоминал мне осеннего медведя: такой же сытый, довольный, медленный. Говорил он так же неспешно и обстоятельно. Пусть болтает, лишь бы не убивал и не волок к конунгу Харальду.
– Не знаю, слышал ли ты об истории Бриттланда. Наверное, нет, даже рожденные здесь норды немного знают о былых временах, хотя песен сложено о тех временах столько, что их и за год все не переслушать. Вот только эти песни — песни нордов, и прославляют доблесть нордов. Но начну я рассказ не с первого норда, ступившего на берег Бриттланда, а с последнего конунга на всех землях бриттов. После длительных и многолетних сражений из семи свободных государств незахваченным нордами оставалось лишь одно. Оно называлось Ландамэри, пограничная страна. Прежде это название казалось глупым, ведь Ландамэри находилась в центре Бриттланда и была окружена другими странами, но приход нордов всё изменил, и Ландамэри на самом деле стала границей, дальше которой отступать нельзя, иначе весь Бриттланд пал бы под ударами мечей и топоров иноземных захватчиков. Что и случилось.
Речь Ульвида была плавной, тягучей, опутывающей, и я невольно клюнул носом.
– Аха-ха, нет, друг мой, сейчас не время спать. Вот, подкрепи свои силы.
И он протянул мне небольшой мех с ядреной медовухой, которая обожгла мне рот. Сон сразу отступил.
– Конунг Ландамэри по имени Теодрик Славный знал, что рано или поздно норды придут и в его страну, несмотря на заключенные договоры мира. Так и случилось. Норд, провозгласивший себя конунгом, рассмеялся в лицо послам Теодрика Славного, когда те указали ему на договор. «Тот договор был с кем? С ярлом Янгердом. А я кто? Конунг. Так какое мне дело до твоего договора с Янгердом», – заявил он.
Пять лет. Долгие кровопролитные бурешумные года люди Ландамэри сражались с нордами жестокосечными. Горели деревни и полнозерные поля, реки переполнились кровью и трупами, на многострадальных землях появились твари многозубые, невиданные прежде. Конунг Теодрик Славный за эти годы потерял пятерых сыновей, мужей храбродоблестных и мудросильных, только один у него и остался, малый годами, не получивший ни единого поцелуя Домну. Когда зломечные, остротопорые, железнощитные окружили Сторборг, конунг Теодрик Славный бежал из города, покрытый ранами. Бежал он не один, взял с собой жену прекрасноверную, младого сына Теодбальда, несколько людей верных, и укрылся в болоте. Том самом болоте, где и мы находимся сейчас.
На последних словах я очнулся. Теперь Ульвид не пересказывал давно минувшие деяния, а будто перепевал их, перекладывая с бриттского: слишком уж диковинно сплетались его слова. От их звучания прямо перед моими глазами расцветали красочные гобелены, где плыли могучие корабли, закрывая парусами горизонт, звенели мечи, рыдали женщины и дымились города.
Я взял мех и отхлебнул еще глоток. Не ожидал, что Ульвид имеет еще и скальдический дар.
– Тяжелы были раны конунга Теодрика Славного, но еще тяжелее была мысль о том, что он потерял земли прадедовские, не уберег сыновей крепкорунных, не остановил натиск врагов коварномудрых. От того не прожил конунг и полугода, скончался в муках и был захоронен в глубине трясины без положенных почестей, только и положили к нему в могилу меч конунгов, кольчугу златокрепкую да рабыню верную. Жена же Теодрика Славного не захотела идти за мужем в трясину. Она не была его первой женой, скорее, последней из трех, и погибшие сыновья конунга не были ее сыновьями. Единственным ее ребенком был малолетний Теодбальд, и она желала сохранить сыну жизнь, чтобы он вырос сильным и выгнал захватчиков-нордов с бриттских земель. Потому ушла она с болота вместе с сыном и вернулась в Сторборг.
Вдова Теодрика, чье имя было Мьёлль, не была стара годами, ее лицо еще не покрылось морщинами, грудь была крепка и высока. Заприметил ее нордский хускарл по имени Ольв, прельстился ее красотой и взял в наложницы, одевал в шелка и меха, сажал с собой за стол, дарил украшения среброкованные, вот только в жены взять ее не мог, потому как на северных островах была у него жена законная, семьей и людьми признанная. Пока много было битв многокровных с непокоренными бриттами, Ольв оставался в Бриттланде, а наложница его с сыном жили в богатом доме в Сторборге. И хотя в Мьёлль плевали другие бритты, которых сделали рабами и рабынями, хотя в ее сына швыряли камнями и грязью, ибо Ольв относился к ним не как к трэлям бесправным, Мьёлль хотела прожить всю жизнь в Бриттланде. Но вскоре сражений стало меньше, и Ольв заскучал. Он не желал земли или богатств, он любил битвы и хотел стать сильномогучим хельтом. В Бриттланде его сила росла с каждым днем: Ольв сошел с корабля трехрунным карлом, а стал девятирунным хускарлом. Решил он вернуться на Северные острова, а наложницу с мальчишкой передарить другу, но узнав, что Мьёлль носит его ребенка, передумал и взял их с собой.
Я немного заскучал. Одно дело — слушать про битвы, конунга бриттов и победы нордов, другое — про бриттку-наложницу, пусть даже и вдову конунга, но, видать, для Ульвида это было важно. Так что я поерзал на месте, выпил еще медовухи и продолжил внимать.
Ульвид усмехнулся.
– Я не буду подробно пересказывать, как жила Мьёлль с сыном на Северных островах. О том песен никто не складывал. Скажу лишь, что законная жена Ольва не обрадовалась красивой наложнице-бриттке, которая не понимала ни слова. Мьёлль не была рабыней, и убить ее было нельзя, но не была и свободной женщиной в полной мере, ведь за ней не было ни рода, ни семьи. Ольв часто покидал дом, и порой по полгода-год управляла хозяйством только его жена, потому она могла терзать Мьёлль и ее сына как хотела. Жена Ольва морила наложницу голодом, заставляла выполнять грязную и тяжелую работу, выгоняла ее в жару в поле, в холод — в лес, чтобы кожа Мьёлль сморщилась, а мягкие руки огрубели и заскорузли, и чтобы муж охладел к этой иноземной женщине. Мьёлль же быстро научилась говорить на чуждом языке. Она выполняла все требования, хотя прежде не трудилась по хозяйству, а сама отдавала указания слугам и рабам. А еще Мьёлль воспитывала Теодбальда и сына Ольва, учила их языку бриттов, пела песни и рассказывала истории бриттов, говорила о богах бриттов. А когда сыновья подросли, то поведала им правду о том, чьим сыном был Теодбальд. Ольв позволил обоим детям Мьёлль получить благодать, а своего сына признал и растил наравне с сыновьями от законной жены. И когда Ульврун, сын Ольва и Мьёлль, стал перворунным, он больше не позволял жене Ольва издеваться над матерью.
Мех опустел. Я надеялся, что история про бриттку и ее сыновей закончилась, но потом сообразил, что Ульвид не просто так говорит об этом. Он же собирался поведать, кто он. Может, он сын Теодрика? Неужто захват Бриттланда случился так недавно? Нет, не может быть.
– Теодбальд получил прозвище Безотцовщина, так как никто не знал, кем был его отец. И хотя он получил благодать богов, как свободный человек, в его кишках поселился страх. Мьёлль считала, что в этом виновата жена Ольва, мол, это она навела колдовство на Теодбальда и сделала его трусом. Я же думаю, что Теодбальд привез свой страх из Бриттланда. Он с самого рождения слышал о войнах, смертях, разоренных землях, его старшие братья, которых он считал самыми сильными и отважными, погибли один за другим. Его отец, сам конунг, сбежал, как трус, на болота, потом долго мучился от болей и скончался. Теодбальд везде был чужим. В Бриттланде, когда он жил под рукой Ольва, с мальчиком не дружили ни бритты, ни норды, то же самое было и на Северных островах. А еще быть Безотцовщиной, человеком без отца, деда, рода и племени, значит, быть без корней. Дерево без корней повалится от самого слабого ветра, какой бы пышной не была его крона. И хвастливые песни Мьёлль о былых подвигах бриттов вселяли в него не желание славы и гордость, а страх, так как он думал, что раз норды сумели победить таких великих воинов, то ему не стоит и пытаться. Потому Теодбальд вырос и стал мужчиной, но мужчиной трусливым и покорным. Он боялся оскорбить кого-либо, послушно выполнял любые указания, даже от женщин и младших. Он боялся вступиться за мать, и над ней издевались до взросления второго сына.