Сага о диком норде
Шрифт:
— Давай, Бир! Убей его! — кричали сторборгцы.
И среди гула прорезался голос дяди:
— Поспеши!
Альрик перестал бить вовсе. Сосредоточился на уклонении. Уворот. Прыжок. Кувырок. Дыхание Бира потяжелело. Меч летал не так быстро, как прежде. Подожди еще немного, и возьмешь Хрокрссона голыми руками. Вот только Фомриру такое придется не по душе.
— Бьешь слабее драугра! — крикнул Беззащитный, отскочив подальше. — Бегаешь медленнее улитки! Дерешься хуже бритта!
Бир взревел и с разбегу бросился на противника. Альрик легко уклонился, выставив меч
Хрокрссон упал на колени, захлебываясь кровью. Воины вокруг замолкли. Дядя бросился к племяннику как раз вовремя, чтобы принять его последний вдох.
И Альрик почувствовал, как ядовитая благодать вливается в его тело. Одиннадцатая руна. Порог к измененному пройден.
— Я победил! Значит, за нами нет вины! И поклеп, который на нас навели, ложный.
Харальд сидел угрюмый. Молчал.
— Фомрир ясно указал, кому благоволит.
Альрик говорил, а сам прислушивался к себе: не колыхнет ли ярость, не плеснётся бездна, не затуманится разум.
— Как победитель, я забираю меч и доспехи Хрокрссона.
— Нет! — взревел дядя.
— Или у вас другой обычай?
Конунг молчал. Один из воинов, седой хускарл, ответил:
— Пусть берет! Всё по чести.
— Я оставлю себе меч, а радужный доспех и шлем готов обменять на нечестно взятый топор.
Человек с крысиной мордой стоял сбоку от конунга, и каев топор висел на его поясе.
— Не требую серебра, которое взято как вира за дом, что сожжен не нами. И обмен тоже не в мою пользу. Все знают, что кольчуга дороже топора, тем более такая, с радужными кольцами. Так согласен ты на обмен?
Крыс облизнул губы, глянул на дядю Хрокрссона, на мертвого Бира и кивнул. Беззащитный понимал, что кольчугу ему не простят, так что проще сразу от нее избавиться, и если не в прибыток, так хоть не в полный убыток. Крыс по положению выше дяди Хрокрссона, а еще жаден непомерно, так что громче всех будет кричать про обычай, чтобы не отдавать столь хороший доспех.
Альрик взял меч убитого, принял топор от Крыса и кивнул на труп:
— Остальное твое.
— Неужто уже уходишь? — подал голос и конунг.
— Я шагнул за грань дозволенного. Теперь нужно отыскать сердце твари. Но если желаешь увидеть измененного в своем городе, могу и задержаться.
— Иди!
— Последнее слово, конунг! Как показал божий поединок, мой хирд невиновен ни в каких преступлениях. Отзови изгнание! В борьбе с драуграми пригодится каждый меч!
Харальд ответил не сразу.
— Отзываю. Отныне ульверы больше не изгои, и за убийство любого из них будет назначена вира или наказание.
Прозвучало странно. Словно конунг говорил не о вире, а о награде, и не о наказании, а о поощрении. Но разбираться было некогда. Альрик почти чуял, как ядовитая сила бродит в теле и отравляет бездной. Так что он передал топор Тулле и, растолкав толпу, быстро пошел к выходу из города.
Отыскал ли хирд подходящую тварь? Успеет ли Альрик убить ее и поглотить сердце?
Глава 15
Сторборг — это не деревня с небольшими пластами полей. Вокруг города лес вырубили давно и на тысячи шагов. А еще именно на западной стороне раскинулось подворье рунного дома, широко так раскинулось, вольготно. И охранялось то подворье покрепче города, так как боевых парней много, а занятий для них мало. Вот и гонял Вальдрик, сын Вальгарда, подопечных вдоль ограды и к пристани: чтобы бдили, врага высматривали да по шее ему нахлобучивали.
И я бы рискнул пройти мимо, кабы не вражда с сыном Вальдрика, Скирикром. На словах-то Вальдрик зла не держал, но после объявления нас изгоями вряд ли он пощадит попавшего к нему в руки зачинщика. Я бы не пощадил. И надежды, что меня не узнают, было мало. Почти весь рунный дом тогда смотрел на нашу драку со Скирикром.
Обойти? Так ведь и там горожане могут меня признать. И как же тогда искать ульверов?
Впрочем, был один вариант. Не особо надежный, но это всё, что я смог придумать.
— Гис, дальше иди один. Прошу, загляни в дом некоего Ульвида, чей дом возле Красной площади, и скажи, что здесь ждет его знакомый волчонок. Если его не будет, передай весть его жене. А дальше беги к братьям и делай, что хочешь.
Парень угукнул и хотел было вышагнуть из-за дерева в поле, как я дернул его за плечо, развернул лицом и тихо сказал:
— Сейчас ты либо сдашь нас первым попавшимся воинам, либо выкинешь мою просьбу из головы и побежишь спасать семью. Верно?
Он отвел взгляд.
— Злишься из-за рабыни…
— Она была не просто рабыней, — упрямо возразил Гис.
Я тряхнул его.
— Считай ее хоть богиней Орсой, но она была рабыней. Безрунной бабой. И убил ее не я. Убил ее ты!
— Что? — вскинулся парень.
— То! О чем ты думал, когда брал с собой ночью в лес толстую безрунную бабу? Ты же видел тех драугров! Мы и так тащили твоего отца и сестер. Может, надо было и рабыню на плечи взгромоздить? Так чего ж ты ее не потащил на себе? Или почему не оставил бы с другими бриттами! Тогда она могла бы выжить.
Гисмунд трепыхнулся, но я держал его крепко.
— Я ее убил, потому что ты слабак. Или дурак! Из-за нее на нас напали трижды! Я был ранен! Твои дяди, или кто они там, тоже. К рассвету мы бы все сдохли. Твоих сестер бы порвали драугры! Твоему отцу бы сломали шею! И все из-за жалости к рабыне! Да и бездна бы со всем вашим семейством! Так ведь и мы бы сдохли. Я сделал то, что должен был сделать ты: убил ее. Убил быстро и без боли. Она не рыдала, не мучалась, даже не испугалась. Умерла от ножа. Да ее смерть и посмертие будут лучше, чем у многих рунных. Ты уже не ребенок! Я спас твою семью. Ты понял? Я спас! И Видарссон тоже спас. И прямо сейчас мы тоже их спасаем! Потому что ты бы не дошел даже до реки, не то, что до Сторборга. Так что засунь свою злость себе в глотку и зайди к Ульвиду! Когда драугры дойдут сюда, городу понадобится каждый карл, изгой он там или нет.