Сага о двух хевдингах
Шрифт:
Стоило мне только немного ожить, как и в доме стало повеселее. Мать, наконец, перестала ходить с красными глазами, Ингрид, которая прежде от одного взгляда на меня убегала во двор, успокоилась и даже пару раз улыбнулась мне, Фридюр уже не возилась со мной, как с дитем грудным. Но ни ходить, ни даже сидеть я пока не мог. Потому на тинг меня притащили прямо с лавкой. Эмануэль сказал, что бедро было вывернуто, и лучше бы мне поменьше дергаться. Поганая морская тварь! Мало того, что покусала, так еще и чуть не выдернула ногу. И ведь до сих пор не знаю, убил я ее или нет. Если нет, то почему я жив? Если да, хотелось бы увидеть ее уродливую морду и поглядеть, что это
В тингхусе уже столпились все рунные жители Сторбаша, да и не только. Еще бы, такое развлечение! Среди прочих я увидел и Полузубого с несколькими бриттами. Ульверы обступили мою лавку, увидели, что я сейчас помирать не собираюсь, принялись зубоскалить.
— Хорошо живешь! И ходить никуда не надо. Лежи себе и лежи.
— А срать тебя тоже на лавке выносят?
— Эх, и чего ж я в море-то не кинулся! Сейчас бы тоже лежал себе и лежал.
— Бока-то не отлежал?
Альрик неловко присел сбоку. На его груди болтались странного вида бусы, где каждая бусина диковинной формы.
— Стоило ли тинг созывать? Сами бы всё решили.
— Не хотел, чтоб в Сторбаше надумали невесть что. Они же видели нас, видели раненых, кормят нас, лечат, заботятся. Пусть уж знают всю правду. Да и я сам много чего не понимаю.
Беззащитный кивнул.
Как обычно, тинг начался с перестука бодрана. На середину вышел Эмануэль и хриплым голосом затянул:
— Давным-давно, когда мир был еще молод, и Мамир еще не зажег огонь под котлом на горе Куодль, зимние и весенние боги жили в согласии, и даже буйноголовый Фомрир выплескивал свой гнев только на тварей. Был тогда среди зимних богов еще один под именем Хагрим. Он появился вторым после Скирира и всегда завидовал старшему брату. А потом он начал завидовать Фомриру, который хоть и не перворожденный бог, но силой обладал не меньшей. И захотел Хагрим встать во главе всех богов. Долго он думал, сомневался, но потом все же решился на дело страшное. Обратился он к Бездне, сказал, что если он станет конунгом богов, то больше не тронет никто ее детищ, тварей морских, земных и небесных. А еще пообещал Хагрим, что освободит он Карну, праматерь зимних богов.
Бодран застучал яростнее.
— После того, как Фомрир посмеялся над богами, одарив их останками змея Тоурга со словами колкими, обиделись зимние и весенние боги, не желали больше видеть создателя фьордов. Только Хагрим не отверг Фомрира, прикинулся другом, втерся в доверие, а потом обманом заманил в тесное ущелье и напоил жгучим ядом трехрогой змеи. Как впал в забытье Скириров сын, так заковал его в цепи тяжелые, бросил в глубокую яму, завалил камнями огромными, а сверху разлил озеро и заморозил его намертво. Думал Хагрим, что вся сила Скирирова в сына ушла, и без Фомрира легко он справится с остальными богами.
Я впервые слышал эту историю. Значит, и Фомрир пережил такое предательство?
— Без Фомрира распоясались твари, гуляли по миру, не страшась и не таясь, как прежде. Распугали всю дичь Хунору, пожрали оленей и медведей, на которых охотился держатель рогатины, потоптали посевы Фольси, разметали лечебные травы Орсы, порвали сети Миринна, разломали кузню Корлеха и едва не опрокинули корабль Нарла. Разозлились боги, разбранили ленивого Фомрира, что забыл о своем долге, пришли они к Скириру и пожаловались на держателя меча. Позвал бог-конунг сына, но никто не откликнулся на его зов.
Эмануэль замолк. Мерно ухал бодран. Люди в тингхусе едва дышали в ожидании продолжения.
— Долго искали по белу свету пропавшего бога-воина, думали, разозлился он и ушел в самые глухие леса, в самые высокие горы, в самые глубокие ущелья, но не нашли и следа его. Тогда Скирир взял молот и ударил в свой щит железный. Всколыхнулись леса, с деревьев посыпались листья, вздрогнули реки и озера. Ударил Скирир второй раз. Дрожь прошла по всей земле, воды рек и озер выплеснулись из берегов, с гор градом скатились камни. Ударил Скирир в третий раз. Всколыхнулись моря, огромные волны загуляли по ним, раскололись горы, потрескались вековые льды. Вздрогнул Фомрир, открыл глаза, разорвал цепи, опутавшие его, раскидал камни и растопил ледник одним выдохом.
Жаль, что я не бог, иначе бы тоже убил Росомаху одним ударом. Да и морская тварь не ранила бы меня.
— Собрались зимние и весенние боги на первый тинг, где Фомрир поведал им о предательстве Хагрима. И решено было поступить с ним так же, как он поступил с богом-воином, только во сто крат тяжелее. Сковал Корлех цепи толстые, неподъемные, отыскал Хунор самую глубокую пропасть, а Орса сделала самый жгучий яд. Напоили тем ядом Хагрима, заковали в цепи, бросили в пропасть, завалили ее камнями. Поверху Скирир разлил широкое соленое море и напустил холод, чтобы покрыть то море толстым льдом. Но не вечен тот лед. Из-за яда чуть жив павший бог Хагрим, еле-еле он дышит. Пока вдыхает он, воды над ним скованы льдом, а пока выдыхает, согревается море и тают льды.
Снова замолк Эмануэль, а бодран всё стучит и стучит. Не закончена история старого жреца.
— Одна за другой сменялись зимы, на том море наросли острова. А как создал Мамир людей и одарил их благодатью, самых первых он поселил на те самые острова, чтобы приглядывали люди за морем. Рано или поздно очнется от яда бог Хагрим, скинет цепи и выйдет из соленых вод на берег. И именно нордам суждено встретить его! И пока он не наберет сил, мы должны одолеть его. Но никто не знает, как выглядит Хагрим! Ни один человек не видел его лица, ведь Мамир сотворил людей уже после заточения бога-предателя. Мы знаем лишь то, что лжива и коварна душа его, выдаст он себя поступками подлыми и бесчестными. Потому можно простить убийцу, пощадить неверную жену и отпустить вора, но нельзя спустить с рук предательство.
В последний раз рассыпался стуком бодран и затих.
Стоит ли тогда говорить с Гвоздем и Беспалым? Может, сразу закопать их в самую гнилую землю и привалить камнями? Но раз уж собрали тинг, так проведем суд по всем обычаям.
И в тингхус принесли пока еще живых предателей.
Глава 8
Гвоздя приволокли на какой-то дерюге, исхудавшего, поседевшего, с трясущимися изувеченными руками и бесполезными ногами. Судя по впавшим щекам, ему выбили часть зубов. Кисти рук небрежно замотаны закорузлыми от крови и гноя тряпками, ступни болтались, будто чужие. За те дни, что я приходил в себя и залечивал раны, гордого хускарла превратили в жалкого избитого трэля.
Да, мы оба сейчас не могли ходить и были беспомощны, как дети, но я скоро встану на ноги, а Гвоздь ляжет под дерн. И повезет, если он ляжет туда уже мертвым.
— Поведай уважаемому тингу всю правду о себе и своих приятелях, — мягко сказал Эмануэль.
И несчастный дернулся от голоса жреца так, будто его ударили плетью.
— Это всё Росомаха! Это его задумка. Я не хотел… — забормотал бывший ульвер.
— Громче! И с самого начала. Кто такой Росомаха? Что вы делали прежде? Я ведь помню, что ты наговорил. Если солжешь, придется снова позвать Живодера.