Сага о двух хевдингах

Сторбаш Н.В.

— Я с Живодером, — тут же вызвался Отчаянный.

— Тогда уж проще всем разом с деревьями идти.

Но мысль мне понравилась. Тут лесные сосны растут, у которых понизу ствол гладкий, а поверху разлапистые ветки. Если ветки закинуть на частокол, особо ничего не разглядишь и из лука не постреляешь. Только когда тащить будем, опасно.

Я махнул рукой.

— Срубите несколько сосен. Попробуем. Живодер, Лундвар первые.

— Я тоже с ними, — сказал Свистун.

Он так отчаянно хотел поднять руны, но редко когда удавалось сразиться с противником один на один. И если он попадет в деревню первым, то сможет зарубить

двоих-троих.

— Добро, — согласился я. — За ними пойдет Дударь, Эгиль и Вепрь. Потом остальные.

Так и сделали. Срубили несколько крепких деревьев, и пока парни тащили их к деревне, мы стали жиденькой стеной щитов и пошли к воротам, вроде как ломать. В нас тут же полетели стрелы, но жиденько, неуверенно.

Бум! Первая сосна уперлась в частокол. Живодер тут же взлетел на ствол и махом перескочил на ту сторону. Бум! А вот и вторая. Лундвар, наоборот, медленно прошелся до ограды, остановился, помахал мечом и лишь потом спрыгнул вниз. Снова нарывается на раны, стервец! Всё хочет посмотреть, докуда вырастут его силы от потери крови.

Ну, теперь и тянуть нечего. Я с разбегу зацепился руками за верх кольев и легко перемахнул внутрь. В деревне нас встречали неласково. Все воины собрались в кучу, выставив копья, и ждали. Но, видать, друлинги никогда прежде не видели хирдманов! Живодер схватил телегу и швырнул ее прямо в хлипкий строй врага, а потом вломился туда сам, кромсая ножом шеи и лица. Отчаянный прыгнул за ним, словно нарочно подставляясь под удары, и одно копье все же пропороло ему плечо. Запоздавший Свистун зашел сбоку и, хекнув, рубанул так, словно дрова колет, а не людей, и с утяжеленной даром силой разбил и меч, и руку, и тело несчастного друлинга.

Ульверы один за другим перебирались в деревню по верхам, пока Вепрь не подошел к воротам и не распахнул их. Вскоре первый друлинг бросил топор и поднял руки, показывая, что он безоружен. И его сразу же зарубил Слепой.

Я в сечу не полез, чтоб не отбирать у хирдманов благодать, а пошел туда, где слышал Леофсуна. Впрочем, вскоре он нашелся сам, довольный, хоть и с синяком в пол-лица.

— Зря полез, — сказал он с кривой улыбкой. — Они ж ни нордскую, ни бриттскую речь не разумеют. По морде надавали и в сарай засунули.

— Не прирезали — уже хорошо.

— Да не, они безрунных не режут, а продают. Там, в сарае ведь и другие трэли сидят, с торговых кораблей забранные. Один немного понимает друлингов, сказал, что они ждут каких-то уважаемых людей, которым и отдают награбленное. С того деревня кормится.

— Ясно, — процедил я сквозь зубы. — Рысь, постереги-ка тех трэлей, чтоб ненароком не прирезали.

Ульверы уже разбежались по дворам, выискивая, чем можно поживиться. Рунных мужчин убивали сразу, женщин брали, невзирая на прожитые зимы и красоту. Еще и Трудюр через стаю снова заполыхал страстью. И против желания я убрал стаю. Убирать-то я научился, осталось выучиться доставать дар.

Деревня оказалась богатая. Оно и немудрено: если столько времени торговцев грабить, чего ж не разбогатеть? Почти в каждом доме была железная или серебряная утварь, Эгиль похвастался невиданным прежде тонким прозрачным бокалом с цветными узорами по стенкам. Похвастался, а потом сжал его крепче, бокал и разлетелся осколками, порезав ладонь Коту. Эгиль чуть не разрыдался от своей неуклюжести. Такую красоту испортил! А какие ткани мы нашли! Блестящие, с мелкими цветочками, и ведь цветы не вышиты, а прямо в ткань вплетены, сочные, ярко окрашенные. Любая баба за платье из такой ткани что хочешь отдаст, даже собственных детей.

А какой диковинный шлем отыскал Отчанный! С чеканным посеребренным узором, в виде бычьей головы с рогами по бокам. Для боя хлипковат, зато как красив! Хоть на пир надевай.

Хирдманы поначалу гребли всё, вплоть до горшков и лука, но потом угомонились. Давно, видать, не приходили уважаемые люди, и в деревне скопилось немало добра. Вепрь взялся разбирать награбленное и нещадно выбрасывал то, за что нельзя было выручить полмарки серебра.

Рысь привел трэлей, что сидели с ним в сарае, но кроме мужчины, что понимал друлингову речь, никого толкового не было. Это ведь рабы уже не в одном поколении, и они привыкли, что их продают туда-сюда. Именно этих везли из Альфарики на Северные острова, чтоб потом переправить в Бриттланд, где цена рабов сильно выросла.

— Погодь! — перебил я Леофсуна. — Так ведь Бриттланд под сарапами.

— Ага, но эти тут с лета сидят. Говорят, в полях работали, в домах, а в сарай их сажают всякий раз, когда воины уходят к заливу поохотиться.

— Значит, они из Альфарики? — удивился я. — А как же ты с ними говорил?

— Да вот через него и говорил.

Рысь указал на того же мужика, что друлингову речь разумеет.

— Он по-вашему неплохо говорит.

— Кто ж ты по роду? — спросил я у того мужика. — Как звать?

— Держко меня звать, сам я из варяней, но теперь уж и нет того племени, — отвечал мужик.

По нашему он говорил мягко, округло, сильно окая.

— Как же ты в трэли попал?

— А вот когда копытские пришли нас, варяней, резать, тогда и попал. Мальцом еще был, еще не успел из первого истока напиться.

— Истока?

— Руна по-вашему, — сказал Держко. — Только глупо исток руной звать. Ведь как вернешься с поля, воды чистой выпьешь, так и силушки прибавляется. Вот и тут так. Только мне уж никогда не испить той водицы.

Как всё-таки верно называют тот край Альфарики — землей рек, раз они и руны водой меряют.

— Держко, хочешь вернуться в родные места?

Безрунный усмехнулся.

— Да где ж они, родные места? Родные места там, где твоя семья живет, дом стоит, поле, тобой распаханное, колосом наливается. А у раба разве есть дом или семья?

Я кивнул, соглашаясь с трэлем, а потом обратился к ульверам:

— Ладно, собирайте всё, деревню сожгите, и возвращаемся к кораблям.

Легко сказать да нелегко сделать. До самого вечера мы провозились здесь, укладывая ценный груз да решая, что делать с трэлями. Лишь перед самыми сумерками Живодер и Видарссон смогли запалить сырые дома, не слушая женских воплей и рыданий. Баб мы резать не стали, лишь самых голосистых и норовистых придушили и всё. Троих, самых молодых и пригожих, взяли с собой, за таких должны неплохую цену дать в Альфарики. Поначалу я не хотел брать никого из трэлей, кроме Держка. Тот хотя бы чужие языки понимал и мог пригодиться. Но парни так хотели выручить побольше серебра, что уговорили меня прихватить и рабов. Серебро-то мы, может, и получим, да только рабов еще кормить нужно, и места на корабле они занимают поболее, чем ткани с пряностями. Ну да, что толку спорить? Пусть помогут дотащить до «Сокола» груз, а там уж видно будет.