Сага о двух хевдингах
Шрифт:
— А не было у тех воинов колец в ушах с незнакомыми знаками? — спросил я.
— Может, и были, да отец о том не сказывал, — пожал плечами Гуннвид. — А потом на Триггей прибыли торговцы. Сначала отец думал убить их, чтобы те не выдали его укрытие Зигварду или Карлу, но не стал. Просто перебрался со своими людьми на эту гору, не показавшись гостям.
— А почему он не ушел? Корабли-то уже были.
— Он подумал, что куда бы он ни прибыл, Зигвард рано или поздно узнает, через торговцев или как-то иначе. Ярлы захотят получить награду от конунга и выдадут его укрытие. В чужих землях спрятаться не так-то просто, особенно без языка и серебра. Отец остался на острове, потому что здесь нет людей и нет ярлов. Построил деревню, поставил частокол, и всегда кто-то из его
— Купцы рассказали о нем Зигварду?
— Да, но то было уже после зимы. Отец поменялся с торговцами, сказал, что здесь всегда будет для них приют, и что на Триггей можно приходить без боязни.
— А летом пришел Карл Черноголовый?
Мы спустились с горы в нижний поселок. В длинном доме живича ульверы веселились вовсю, зазвали девок, взяли побольше мяса и пива. И я не собирался их останавливать. Мы столько плыли сюда, что можно было и отдохнуть.
Я же с Гуннвидом пошел в дом норда, где было пусто и тихо. Рыжий хозяин обрадовался нашему приходу, сразу выставил бочонок лучшей медовой настойки и приказал двум девкам зажарить нам трех кур.
— Не пришел. И на другой год тоже не пришел. Зато приходили друлинги, которые поняли, что остров заняли чужие люди. Каждый раз их приходило всё больше и больше, но руны их были невысоки. И хирд отца рос в силе. Отец был сильнее всех. Через купцов он выменял несколько твариных сердец и стал хельтом.
Дальше было скучно. Гуннвид поведал, как к Стюрбьёрну просились другие воины, иногда это были беглые рабы, иногда парни, что помогали торговцам, некоторые нарочно напрашивались на проходящие корабли, чтоб добраться до острова, где давали укрытие всем. Как поселение на горе не раз сжигали, и Стюрбьёрн решил выстроить каменную крепость. Как на пятый год пришли люди Зигварда и хотели заключить мир, звали Стюрбьерна обратно на Северные острова, обещали дать землю. Вот только Олафа они вернуть не могли, и отец отказался. А потом услыхал от торговцев, что Зигвард умер. Потом узнал о споре Карла Черноголового и Рагнвальда. А еще позже бегущие из Северных морей люди поведали, что Рагнвальд победил, а Карл вместе с женой Гунхильдой мертвы. И Стюрбьёрну уже некому было мстить. Не убивать же Рагнвальда, который никак не виновен в смерти Олафа. Потом Стюрбьёрн женился, как и его люди. Мать Гуннвида умерла родами. Меж людьми Стюрбьёрна случались споры, драки, убийства, особенно из-за женщин, так как почему-то мало хороших девушек добиралось до острова меж Альфарики и Северными островами, а на гулящих жениться не хотели. Тогда Стюрбьёрн сказал, что отныне на горе не обычный поселок, а воинское братство. Вингсвейт. В него принимали только рунных воинов, что еще не были женаты. При этом они отказывались и от родства, и от верности ярлам, и от принадлежности к своему народу. Среди вингсвейтар нет нордов, живичей, друлингов или бриттов, здесь все братья. Но чтобы парни не заскучали, Стюрбьёрн наказал много тренироваться и бою без оружия, и с оружием, и на суше, и на море. Некоторые купцы, опасаясь друлингов, просили сопроводить их до Северных островов или до Альфарики. За плату, разумеется. Порой эти парни брались и за другую работу. А потом слава вингсвейта разошлась по всем окрестным землям.
— Я о вас услыхал совсем недавно.
— В Северных морях мы бываем редко. Рагнвальд же запретил свары меж ярлами, потому делать там нам нечего. А вот в Альфарики и Годрланде вингсвейтары ценятся высоко, причем не только из-за силы. Раз у вингсвейтар нет родины, нет рода и нет прошлого, значит, они не могут предать. И мы всегда держим слово, служим тому, кто первым заплатил, до конца, и не уходим, если другой предложит больше.
— Неужто все вингсвейтары такие честные? — не поверил я.
Люди же бывают всякие. В честность Стюрбьёрна и Гуннвида я мог поверить, но после предательства Росомахи знал, что некоторые воины могут лгать годами, а потом вонзить нож в спину.
— Знаешь, мой отец всего лишь раз покидал Триггей. К нему пришла весть, что двадцать вингсвейтар, что уже две зимы служили в Годрланде, оставили своего нанимателя и переметнулись на сторону его врага. Отец взял десяток лучших воинов и меня, хотя мне тогда было всего-то одиннадцать зим, я еще и первой руны не получил. Сел на корабль, дошел до Годрланда и убил всех братьев-предателей. Всех до единого. Трое успели удрать, но он их выследил и лично содрал с них шкуру. На моих глазах. Потом убил того, к кому они переметнулись, забрал всё его богатство и отдал сыну первого нанимателя.
Гуннвид заглянул прямо мне в глаза и сказал:
— Он отдал сотни марок серебра, золота, самоцветов, хотя уговор с нанимателем был всего на марку серебра в год за одного воина. И с того времени вингсвейтары ни разу не нарушали своего слова. А в Годрланде плата за одного брата стала еще выше.
Потом великан расхохотался и ударил пустой кружкой по столу.
— А знаешь, что самое забавное? Что сын того нанимателя попросился в братство и отдал всё богатство нам. Так что вингсвейт убил сразу трех или четырех зайцев одним ударом.
— А сейчас вам зачем в Альфарики? Тоже в найм идете?
— Нет. Осенью купцы из Раудборга передали отцу письмо, в котором один важный человек из Раудборга приглашал его на свою свадьбу этой весной. Вингсвейтары несколько раз помогали Раудборгу прежде, и отец не хочет оскорблять отказом, потому отправляет меня, своего сына, чтобы уважить живичей. Так что я еду не на бой, а на пир!
— А своих кораблей у вас нет?
— Есть. Как не быть? Но отец дает их только тем, кто идет в найм. Говорит, что много чести давать корабль ради веселья. Он такой. Строг к себе и мне даже больше, чем к другим вингсвейтарам.
Долго мы просидели с Гуннвидом. Ульверы хватились меня под вечер, и то лишь благодаря Альрику. Гуннвида тоже начали разыскивать. И расставались мы с ним нехотя. Поначалу-то он мне не понравился, но, поговорив с ним подольше, я понял, что он хороший парень, честный, упорный, открытый. Такого бы я позвал в свой хирд. Но зачем ему ульверы, если он уже вингсвейтар?
Гуннвид в свой черед сокрушался, что я уже женат и даже сына успел родить. Говорил, что я стал бы отличным братом, даром что не вышел ростом и зимами.
Два дня мы провели на острове Триггей, пополнили припасы, отдохнули, черную девку перепробовали все ульверы, кроме меня и Альрика. А перед отплытием Стюрбьёрн загрузил наш корабль не только снедью, но и свадебными дарами так, что «Сокол» осел в воде, как Игулева «Утроба».
Письмо для Раудборгского ярла Стюрбьёрн дал мне прямо в руки. Оно выглядело как сверток мягкой выбеленной тонкой кожи. Глава вингсвейтар сказал, что нужно уберечь письмо от воды, иначе все слова сотрутся. Мне это казалось слишком похоже на ворожбу. Как можно слова, которые даже не видно, а лишь слышно, уложить в кожу, чтобы другой человек их услышал? Тулле сказал, что в письме нет ничего дурного, потому я и согласился, но попросил Гуннвида научить Тулле ворожбе со словами. Если кто и справится с такой штукой, то только наш жрец. Мамир защитит его от дурного.
С вингсвейтарами наш путь стал намного веселее. Они знали места, где лучше остановиться на ночь, подменяли на веслах как на «Соколе», так и на «Утробе», научили нас новым песням. Даже я выучил несколько слов на живом языке, а уж Рысь перенимал новую речь еще лучше. Коршун часто беседовал с сарапом, что затесался меж вингсвейтар. Оказалось, их сарап тоже когда-то был рабом, его привезли еще мальцом из дальнего Годрланда.
Наверно, из-за сарапа Альрику вздумалось спросить, какого бога славят вингсвейтары. Слишком хорошо мы помнили солнечных жрецов и их тайные помыслы. Вдруг они забредали и на Триггей?