Сага о двух хевдингах
Шрифт:
Тот оглушительно рассмеялся.
— Нет же. Нельзя жениться и баб приводить сюда, а за стенами бери любую, коли не в жены. Думаешь, почему внизу сплошь гулящие, а женок и дочерей никто не привозит? Да хотя бы те же купцы или кузнецы? Или вон те, что гостевые дома держат? Думаешь, им не было б сподручнее с женами тут жить? Да только вот даже самая преданная и верная жёнка рано или поздно ляжет с кем-то из вингсвейтар. У нас, знаешь, каковы молодцы! Все хороши собой, сильны и щедры на ласку и на подарки. Заповедь-то не просто так придумалась. Поначалу отец разрешал жениться, но как два смертоубийства из-за баб меж братьями случились, так запрет и поставил.
— А кто на этом острове
Мы с Гуннвидом вышли из пустой трапезной, посмотрели на дерущихся воинов. Он глянул устало, будто надоели они ему до гнилой кочерыжки, а мне-то интересно. Люди тут и впрямь разные. Вон и сарапская морда видна, и белесая, и конопатая. А по говору, наверное, и вовсе со всех земель собрались. Руны их в таком беспорядке я угадать не мог, чуял лишь, что тут и хускарлы есть, и хельты. Может, и карлы где притаились, но их рунную силу я не различал среди более мощных.
— А идем-ка вниз! — вдруг сказал Гуннвид. — Хоть до темноты далеко, но за сытной едой да крепким пивом беседа лучше пойдет. Заодно корабль свой покажешь, с хирдом познакомишь, поведаешь, что нового на Северных островах.
Говорить он начал, едва мы вышли за пределы стен.
— Всё началось еще с моего деда, Олафа Бьёрнссона. Он был сильным ярлом, под его рукой было семнадцать островов с четырьмя городами и деревнями без счету. Его дружина считалась едва ли не лучшей во всех Северных островах. А еще в моем роду все мужи получают один и тот же дар: небывалую силу.
Я впервые слышал, чтоб дар переходил по наследству. Почему Фомрир не оделял их тогда условием?
— Но было в роду и проклятье. Женщины, которых мы берем в жены, часто гибнут в первых родах, и даже вторая-третья руна не спасает. А если и выживала какая, так больше уже понести не могла.
Оно и немудрено. Попробуй выносить и родить эдакого бугая! Он, поди, из мамки вылезал уже размером с пятилетнего ребенка.
— Олаф Бьёрнссон крепко дружил с тогдашним конунгом Зигвардом Безухим, делился с ним и серебром, и кораблями, и дружиной. Потом родились у них дети: Гунхильда у Зигварда, Стюрбьёрн у Олафа, и отцы сговорились меж собой поженить детей.
Кажется, я начал догадываться, что произошло дальше, ведь Гунхильда-то вышла замуж не за Стюрбьёрна.
— Прошло пятнадцать зим, Гунхильда выросла, и мой дед напомнил Зигварду об уговоре, но Безухий сказал, что рано говорить о свадьбе, мол, дочь его пока не натешилась детскими играми. Подождал Олаф еще две зимы и снова заговорил о том же, и снова Зигвард отказал ему.
Хотя Гуннвида тогда и на свете не было, рассказывал он эту давнюю историю так, будто старый конунг не деда обидел, а самого Гуннвида. Кулаки стиснуты, щеки покраснели, глаза прищурены. Как же крепко засела в его роду злость на давно мертвого Зигварда!
— А спустя еще две зимы услыхал дед, что Гунхильда помолвлена. И ладно бы с каким-то толковым ярлом или хёвдингом! Так нет, сговорили ее с пришлым воином, Карлом Черноголовым. А за ним ни земель, ни рода! Только кораблей два десятка и семь сотен воинов. И лицом тот Карл был нехорош, недаром же его волосы Бездна окрасила!
Я невольно провел рукой по своим волосам, что хоть и не черны, как у сарапов, но всё же, слишком темны по нашим меркам. И хёвдинг, за которым такая сила, никак не может считаться бесполезным или нищим. Два десятка кораблей! Зачем такому земля? Коли надобно будет, так он пойдет и отнимет ее у любого ярла.
— Разозлился тогда Олаф, пришел к Зигварду и спросил, как же конунг нарушил свое слово и отдал дочь за другого. А конунг сказал, что слова не давал, помолвки-то не было, и сватов Олаф не присылал. И Карл тот Черноголовый по сердцу Гунхильде пришелся. Пуще прежнего разъярился Олаф, ударил по столу так, что тот напополам разломился, и сказал: «Вот так и ты порушил нашу давнюю дружбу!» И ушел. А спустя две седмицы собрал людей и пошел на Зигварда. Хотел силой забрать Гунхильду и отдать ее Стюрбьёрну в жены, а то и в наложницы. Но меж кораблями деда и Хандельсби встали корабли Карла того поганого, Черноголового.
— Неужто такая красивая девка была? — задумчиво спросил я.
Как по мне, глупость это — ради девки своих людей губить. Уж как бы хороша ни была, всегда еще десяток таких сыщется. Ну, кроме Дагны, пожалуй. Но ту попробуй заставь пойти замуж за нелюбого!
Гуннвид замолк в замешательстве. Потом сообразил, о чем я говорю.
— Гунхильда-то? Не знаю. Отец о том не сказывал. Но она же конунгова дочь! У Зигварда признанных детей всего двое было: Гунхильда и Рагнвальд. Но Рагнвальда всерьез никто не воспринимал, потому как он берсерком родился, кидался на всех с кулаками. Кто такого конунга примет? Это он потом как-то излечился и стал Беспечным, а в ту пору его не замечали. Все считали, что после кончины Зигварда конунгом станет муж Гунхильды.
— Зачем тогда Зигвард отдал дочь за пришлого?
— Кто ж его поймет? Может, и впрямь влюбилась девка в Черноголового? — предположил Гуннвид. — А если она нравом схожа с братцем Рагнвальдом, так могла и смертью своей пригрозить. Или Зигвард уже тогда хотел сына конунгом сделать. Отец думает, что Безухий нарочно не стал выдавать дочь за кого-то из Северных морей. Знал, что ярлы скорее примут берсерка в конунги, чем пришлого.
И то верно. А отдай Зигвард дочь за сына самого сильного ярла, так не видать Рагнвальду трона как своих ушей. Только как Безухий мог угадать, что его сын поборет свой недуг? Ведь Гунхильду он обручил задолго до того, как Рагнвальд получил шестую руну.
— Разбил тогда Карл Черноголовый моего деда, разметал его корабли, разграбил и сжег один город вместе со всем родом. А раненого Олафа он приковал цепями к морской скале, отрубил ноги по колено и оставил на съедение морским тварям. Из всего рода только мой отец с ближайшими соратниками успел уйти на единственном корабле. Род-то у нас всегда был невелик из-за женского проклятья.
Я слушал, раскрыв рот. Какую сагу можно сложить об Олафе Бьёрнссоне!
— Долго корабли Карла Черноголового рыскали по всем Северным морям, искали Стюрбьёрна, чтоб вырезать весь наш род под корень, чтоб не тянулась кровная месть со всем родом Зигварда. Но отец ушел из Северных морей, по дороге попал в бурю и еле-еле добрался до этого острова на истрепанном корабле. Тогда он и назвал остров Триггей, укрытие. С отцом пришло всего двенадцать воинов, остальные погибли во время бури. Никто не знал, где этот остров, есть ли тут люди или твари, проходят ли мимо корабли. Поначалу они прятались в лесу, боялись, что выследит их Карл, но проходили дни, а ничего не менялось. Потому они обыскали весь остров, убили мелких тварей и узнали, что они тут одни, но есть наспех сделанные дома и хлипкая пристань возле них. Поселились там, питались рыбой и остатками крупы, что не смыло за борт, охотились. А потом пришли корабли. Два. Пришли точно к причалу, будто хорошо знали эти места. Высадились беззаботно, смеялись, говорили на чужом языке, перетаскивали щиты и копья на берег. И отец понял, что это не купцы, а воины, раз уж у них никакого груза, кроме оружия. А еще у них были корабли. То, что нужно, чтобы убраться подальше от Северных островов. И тогда отцовы дружинники напали на пришлых воинов, убили их, забрали добро, а корабли спрятали в дальней бухте. Но сразу не ушли, потому как многие были ранены.