Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Том 1
Шрифт:
– А что, лучше быть убитым, чем отвергнутым? – простодушно спросил Мышелов.
– Нет, но чувства Гваэя будут меньше оскорблены, если он убьет, чем если он отвергнет. Тут, в Квармалле, смерть повсюду.
Перед глазами Мышелова промелькнул образ Клевиса, коченеющего за ковром.
Ививис продолжала:
– Здесь, в Нижних Уровнях, нас хоронят еще до того, как мы рождаемся. Мы живем, любим и умираем погребенными. Даже когда мы раздеваемся, на нас остается невидимый покров из земли.
Мышелов сказал:
– Я начинаю понимать, почему в Квармалле необходимо воспитать в себе некоторую черствость, чтобы вообще быть в состоянии наслаждаться любым мгновением удовольствия, выхваченным из жизни, или, может быть, из смерти.
– Это как нельзя более верно. Серый Мышелов, – очень спокойно сказала Ививис, прижимаясь к нему.
Фафхрд начал было срывать паутину, соединяющую две покрытые слоем пыли половинки приоткрытой высокой двери, усаженной гвоздями, но потом остановился и очень низко пригнулся, чтобы пройти, оставив паутину нетронутой.
– Ты тоже нагнись, – сказал он Фриске. – Лучше не оставлять никаких следов. Позже, если это понадобится, я позабочусь об отпечатках наших ног в пыли.
Они прошли вперед на несколько шагов и остановились, держась за руки, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Фафхрд все еще сжимал в руке платье и туфли Фриски.
– Это и есть Зал Призраков? – спросил Фафхрд.
– Да, – прошептала Фриска испуганным голосом. – Кое-кто говорит, что Гваэй и Хасьярл посылают своих покойников сражаться здесь. Некоторые говорят, что демоны, не подчиняющиеся ни тому, ни другому….
– Хватит, девочка, – мрачно приказал Фафхрд. – Если мне придется сражаться с демонами или с покойниками, то оставь мне мой слух и мое мужество.
После этого они немного помолчали, пока пламя последнего факела, висевшего в двадцати шагах по ту сторону полуоткрытой двери, медленно открывало им просторную комнату с низким сводчатым потолком, сделанным из огромных, грубо отесанных черных блоков, скрепленных светлым раствором. В комнате было немного мебели в чехлах, превратившихся в лохмотья, и много маленьких закрытых дверей. По обе стороны в нескольких футах над полом были установлены широкие кафедры, а в центре комнаты, как ни странно, находилось нечто, очень похожее на высохший фонтан с бассейном.
Фриска прошептала:
– Кое-кто говорит, что Зал Призраков был некогда гаремом владык-отцов Квармалла в течение нескольких веков, когда они жили код землей, между Уровнями, прежде чем отец нынешнего властителя, Квормала, поддавшись уговорам своей жены-русалки, вернулся в Главную Башню. Видишь, они ушли отсюда так внезапно, что новый потолок не был ни окончательно отполирован, ни полностью зацементирован, ни украшен рисунками, если таковые предполагались.
Фафхрд кивнул. Он не доверял этому не опирающемуся на колонны потолку и думал, что помещение выглядело значительно более примитивно, чем комнаты Хасьярла с отполированными и завешенными кожей стенами. Это подало Северянину одну идею.
– Скажи мне, Фриска, – попросил он. – Как получается, что Хасьярл может видеть с закрытыми глазами? Он что….
– Неужели ты не знаешь? – удивленно перебила она. – Ты не знаешь даже тайну его страшного подглядывания? Он просто….
Неясная, бархатистая тень с почти неслышно высоким писком пронеслась рядом их лицами, и Фриска, тихо вскрикнув, спрятала лицо на груди Фафхрда, крепко прижимаясь к Северянину всем телом.
Перебирая пальцами ее пахнущие вереском волосы, чтобы показать ей, что там не пристроилась ни одна летучая мышь, и поглаживая вверх и вниз ладонями ее обнаженные плечи, чтобы продемонстрировать, что мышь не уселась и туда, Фафхрд начал полностью забывать о Хасьярле и о загадке его второго зрения – а также о своем беспокойстве, что на них может обрушиться потолок.
Следуя обычаю, Фриска дважды вскрикнула, очень тихо.
Гваэй томно хлопнул в свои белые, прекрасно ухоженные ладони и легким кивком показал ожидающим рабам, что они могут унести блюда с низкого стола. Принц лениво откинулся в глубоком, мягком кресле и из-под полуприкрытых век на мгновение взглянул на своего сотрапезника, прежде чем начать говорить. Его брат Хасьярл, сидевший по другую сторону стола, был далеко не в лучшем настроении. Но Хасьярл вообще редко испытывал что-либо, кроме раздражения или гнева, а чаще всего был просто угрюмым и злобным. Причиной этого служило, наверное, то, что Хасьярл был необыкновенно уродлив, и нрав уподобился телу; а возможно, все было как раз наоборот. Гваэю были безразличны обе теории: он знал только, что все, что его память говорила о Хасьярле, подтвердилось после одного-единственного взгляда; и он снова осознал всю горечь того, как велика была его ненависть к своему брату. Однако Гваэй заговорил мягко, низким, приятным голосом:
– Ну что ж, Брат, может, нам сыграть в шахматы, эту дьявольскую игру, которая, как говорят, существует во всех мирах? Это даст тебе шанс снова восторжествовать надо мной. Ты всегда выигрываешь в шахматы, кроме тех случаев, когда сдаешься. Ну что, приказать, чтобы нам поставили доску?
Затем он вкрадчиво добавил: «Я дам тебе пешку форы!» и чуть приподнял руку, словно собираясь снова хлопнуть в ладоши, чтобы его предложение могло быть выполнено.
Хлыстом, который был привязан к запястью, Хасьярл стегнул ближайшего к нему раба по лицу и молча указал на массивную и богато украшенную шахматную доску, стоящую в другом конце комнаты. Это было очень типично для Хасьярла. Он был человеком действия и не любил произносить много слов, по крайней мере вдали от своей собственной территории.
Кроме того. Хасьярл был в отвратительном настроении. Флиндах оторвал его от наиболее интересного и возбуждающего развлечения: пытки! «И для чего?» – думал Хасьярл. Чтобы играть в шахматы с самодовольным братцем, сидеть и смотреть на его смазливое личико, есть пищу, которая, без всякого сомнения, расстроит желудок; ждать результатов составления гороскопа, которые он уже знал – знал уже в течение многих лет; и, наконец, чтобы быть вынужденным улыбаться, глядя в ужасные, с кровавыми белками глаза его отца, единственные в Квармалле, не считая глаза Флиндаха, и поднимать тост за правящий дом Квармалла, желая ему благополучия в следующем году. Все это было как нельзя более отвратительно, и Хасьярл недвусмысленно это показывал.
Раб, на лице которого быстро вздувался кровавый рубец, осторожно просунул шахматную доску между двумя братьями. Другой раб аккуратно расставил фигуры по клеткам, и Гваэй улыбнулся; ему пришел в голову план, как можно досадить брату. Как обычно, он выбрал черные фигуры и наметил гамбит, от которого, как он знал, его жадный соперник не в силах будет отказаться; гамбит, на который Хасьярл согласится к своей погибели.
Хасьярл угрюмо откинулся назад в кресле и сложил руки на груди.
– Мне бы следовало заставить тебя играть белыми, – пожаловался он. – Я знаю те презренные штучки, которые ты можешь выделывать с черными камешками – я видел, как ты, еще бледным, как девочка, ребенком швырял их по воздуху, чтобы напугать какое-нибудь рабское отродье. Как я узнаю, что ты не жульничаешь и не двигаешь свои фигуры без помощи пальцев, пока я сижу в глубокой задумчивости?