Сага о Форсайтах
Шрифт:
– В Сэрри, - пробормотал он, - неподалеку от Ричмонда. А что?
– Не там ли этот дом?
– Какой дом?
– Из-за которого вышла ссора.
– Да. Но что тебе до этого? Мы завтра едем домой, ты бы лучше подумала о своих нарядах.
– Благодарю! Они все уже обдуманы. Ссора, кровная вражда! Как в библии или как у Марка Твена - вот занятно! А какую ты играл роль в вендетте, папа?
– Тебе до этого нет дела.
– Как! Но я ведь должна ее поддерживать?
– Кто тебе это сказал?
– Ты сам, дорогой мой.
– Я? Я, наоборот, сказал, что к тебе это не имеет никакого касательства.
– И я так думаю. Значит, все в порядке.
Она была слишком хитра для него: fine, как выражалась иногда о дочери Аннет. Остается только как-нибудь отвлечь ее внимание.
– Тут выставлено хорошее кружево, - сказал он, останавливаясь перед витриной.
– Тебе должно понравиться.
Когда Сомс уплатил и они снова вышли на улицу. Флер сказала:
– По-моему, мать того мальчика для своего возраста очень красивая женщина. Я красивей не видела. Ты не согласен?
Сомс задрожал. Что за напасть! Дались ей эти люди!
– Я не обратил на нее внимания.
– Дорогой мой, я видела, как ты поглядывал на нее.
– Ты видишь все и еще много сверх того, что есть на самом деле!
– А что представляет собой ее муж? Ведь он тебе двоюродный брат, раз ваши отцы были братья.
– Не знаю, скорей всего умер, - с неожиданной силой сказал Сомс.
– Я не видел его двадцать лет.
– Кем он был?
– Художником.
– Вот как? Чудесно!
Слова; "Если хочешь меня порадовать, брось думать об этих людях" просились Сомсу на язык, но он проглотил их - ведь он не должен был выказывать перед дочерью свои чувства.
– Он меня однажды оскорбил, - сказал он.
Ее быстрые глаза остановились на его лице.
– Понимаю! Ты не отомстил, и тебя это гложет. Бедный папа! Ну, я им задам!
Сомс чувствовал себя так, точно лежал в темноте и "ад лицом его кружился комар. Такое упорство со стороны Флер было ему внове, и, так как они уже дошли до своего отеля, он проговорил угрюмо:
– Я сделал все, что мог. А теперь довольно об этих людях. Я пройду к себе до обеда.
– А я посижу здесь.
Бросив прощальный взгляд на дочь, растянувшуюся в кресле, - полу досадливый, полувлюбленный взгляд, - Сомс вошел в лифт и был вознесен к своим апартаментам в четвертом этаже. Он стоял в гостиной у окна, глядевшего на Хайд-парк, и барабанил пальцами по стеклу. Он был смущен, испуган, обижен. Зудела старая рана, зарубцевавшаяся под действием времени и новых интересов, и к этому зуду примешивалась легкая боль в пищеводе, где бунтовала нуга. Вернулась ли Аннет? Впрочем, он не искал у нее помощи в подобных затруднениях. Когда она приступала к нему с расспросами о его первом браке, он всегда ее обрывал; она ничего не знала о его прошлом, кроме одного - что первая жена была большою страстью его жизни, тогда как второй брак был для него только сделкой. Она поэтому затаила обиду и при случае пользовалась ею очень расчетливо. Сомс прислушался. Шорох, смутный звук, выдающий присутствие женщины, доносился через дверь. Аннет дома. Он постучал.
– Кто там?
– Я, - отозвался Сомс.
Она переодевалась и была не совсем еще одета. Эта женщина имела право любоваться на себя в зеркале. Были великолепны ее руки, плечи, волосы, потемневшие с того времени, когда Сомс впервые познакомился с нею, и поворот шеи, и шелковое белье, и серо-голубые глаза под темными ресницами - право, в сорок лет она была так же красива, как в дни первой молодости. Прекрасное приобретение: превосходная хозяйка, разумная и достаточно нежная мать. Если б только она не обнажала так цинично сложившиеся между ними отношения! Питая к ней не больше нежности, чем она к нему. Сомс, как истый англичанин, возмущался, что жена не набрасывает на их союз хотя бы тончайшего покрова чувств. Как и большинство его соотечественников, он придерживался взгляда, что брак должен основываться на взаимной любви, а когда любовь иссякнет или когда станет очевидным, что ее никогда не было - так что брак уже явно зиждется не на любви, - тогда нужно гнать это сознание. Брак есть, а любви нет, но брак означает любовь, и надо как-то тянуться. Тогда все удовлетворены, и вы не погрязаете в цинизме, реализме и безнравственности, как французы. Мало того, это необходимо в интересах собственности. Сомс знал, что Аннет знает, что оба они знают, что любви между ними нет. И все-таки он требовал, чтобы она не признавала этого на словах, не подчеркивала бы своим поведением, и он никогда не мог понять, что она имеет в виду, обвиняя англичан в лицемерии. Он спросил:
– Кто приглашен к нам в Шелтер на эту неделю?
Аннет слегка провела по губам помадой - Сомс всегда предпочитал, чтобы она не красила губ.
– Твоя сестра Уинифрид, Кардиганы, - она взяла тонкий черный карандашик, - и Проспер Профон.
– Бельгиец? Зачем он тебе?
Аннет лениво повернула шею, подчернила ресницы на одном глазу и сказала:
– Он будет развлекать Уинифрид.
– Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь развлек Флер; она стала капризной.
– Капризной?
– повторила Аннет.
– Ты это в первый раз заметил, друг мой? Флер, как ты это называешь, капризна с самого рождения.
Неужели она никогда не избавится от своего картавого "р"? Он потрогал платье, которое она только что, сняла, и спросил:
– Что ты делала это время?
Аннет посмотрела на его отражение в зеркале. Ее подкрашенные губы улыбались полурадостно, полунасмешливо.
– Жила в свое удовольствие, - сказала она.
– Угу!
– угрюмо произнес Сомс.
– Бантики?
Этим словом Сомс обозначал непостижимую для мужчины женскую беготню по магазинам.
– У Флер достаточно летних платьев?
– О моих ты не спрашиваешь.
– Тебе безразлично, спрашиваю я или нет.
– Совершенно верно. Так если тебе угодно знать, у Флер все готово, и у меня тоже, и стоило это неимоверно дорого!
– Гм!
– сказал Сомс.
– Что делает этот Профон в Англии?
Аннет подняла только что наведенные брови.
– Катается на яхте.
– Ах так! Он какой-то сонный.
– Да, иногда, - ответила Аннет, и на ее лице застыло спокойное удовлетворение.
– Но иногда с ним очень весело.
– В нем чувствуется примесь черной крови.
Аннет томно потянулась.
– Черной?
– переспросила она.
– Почему? Его мать была armenienne [8].
– Может, поэтому, - проворчал Сомс, - Он понимает что-нибудь в живописи?
– Он понимает во всем - светский человек.
– Ну, хорошо. Пригласи кого-нибудь для Флер. Надо ее развлечь. В субботу она едет к Валу Дарти и его жене; мне это не нравится.
– Почему?
Так как действительную причину нельзя было объяснить, не вдаваясь в семейную хронику. Сомс ответил просто: