Сага о Форсайтах

Голсуорси Джон

– Отлично!
– сказал Майкл, и они отправились.

– Этот клуб, собственно, объединяет путешественников, - говорил сэр Лоренс, поднимаясь по ступеням "Бэртон-Клуба", - а Бентуорт, кажется, на милю не отъезжал от Англии. Видишь, в каком он почете. Впрочем, я несправедлив. Сейчас вспомнил - он в бурскую войну командовал отрядом кавалерии. Что, "помещик" в клубе, Смайлмен?

– Да, сэр Лоренс, только что пришел.

"Последний из помещиков" действительно оказался у телеграфной ленты. Его румяное лицо с подстриженными белыми усами и жесткими белыми бачками словно говорило, что не он пришел за новостями, а они явились к нему. Казалось, пусть обесценивается валюта и падают правительства, пусть вспыхивают войны и проваливаются стачки, но не согнется плотная фигура, не дрогнут спокойные голубые глаза под приподнятыми у наружных концов бровями. Большая лысина, коротко подстриженные остатки волос, выбрит как никто; а усы, доходящие как раз до углов губ, придавали необычайную твердость добродушному выражению обветренной физиономии.

Переводя взгляд с него на своего отца - тонкого, быстрого, верткого, смуглого, полного причуд, как болото бекасов.
– Майкл смутился. Да, Уилфриду Бентуорту вряд ли свойственны причуды! "И как ему удалось не впутаться в политику - ума не приложу!" - думал Майкл.

– Бентуорт, это - мой сын, государственный деятель в пеленках. Мы пришли просить вас возглавить безнадежное предприятие. Не улыбайтесь! Вам не отвертеться, как говорят в наш просвещенный век. Мы намерены прикрыть вами прорыв.

– А? Что? Садитесь. Вы о чем?

– Дело идет о трущобах; "не поймите превратно", как сказала дама. Начинай, Майкл.

Майкл начал. Он развил тезисы Хилери, привел ряд цифр, разукрасил их всеми живописными подробностями, какие смог припомнить, и все время чувствовал себя мухой, которая нападает на быка и с интересом следит за его хвостом.

– И когда в стенку вбивают гвоздь, сэр, - закончил он, - оттуда так и ползет.

– Боже милостивый, - сказал вдруг "помещик", - боже милостивый!

– Насчет "милости" приходится усомниться, - ввернул сэр Лоренс.

"Помещик" уставился на него.

– Богохульник вы эдакий, - сказал он.
– Я незнаком с Черрелом; говорят, он выжил из ума.

– Нет, я не сказал бы, - мягко возразил сэр Лоренс, - он просто оригинален, как почт все представители древних фамилий.

Образчик старой Англии, сидевший напротив него, подмигнул.

– Вы ведь знаете, - продолжал сэр Лоренс, - род Черрелов был уже стар, когда этот, пройдоха-адвокат, первый Монт, положил нам начало при Иакове Первом.

– О, - сказал "помещик", - так это ему вы обязаны жизнью? Не знал.

– Вы никогда не занимались трущобами, сэр?
– спросил Майкл, чувствуя, что нельзя их пускать в странствия по лабиринтам родословных.

– Что? Нет. Надо бы, наверно. Бедняги!

– Тут важна не столько гуманитарная сторона, - нашелся Майкл, сколько ухудшение породы.

– М-м, - сказал "помещик", - а вы что-нибудь понимаете в улучшении породы?

Майкл покачал головой.

– Ну, так поверьте мне, тут почти все дело в наследственности. Население трущоб можно откормить, но переделать его характер невозможно.

– Не думаю, что у них такой уж плохой характер, - сказал Майкл, - детишки почти все светловолосые, а это, по всей вероятности, значит, что в них сохранились англосаксонские черты.

Он заметил, как его отец подмигнул. "Ай да дипломат!" - казалось, говорил он.

– Кого вы имеете в виду для комитета?
– неожиданно спросил "помещик".

– Моего отца, - сказал Майкл.
– Думали еще о маркизе Шропшир.

– Да из него песок сыплется!

– Но он еще молодцом, - сказал сэр Лоренс.
– У него хватит резвости электрифицировать весь мир.

– Еще кто?

– Сэр Тимоти Фэнфилд...

– Ох и бесцеремонный старикашка! Да?

– Сэр Томас Морсел...

– Гм!

Майкл поспешил добавить:

– Или какой-нибудь другой представитель медицинского мира, о ком вы лучшего мнения, сэр.

– Нет таких. Вы это уверены - насчет клопов?

– Безусловно!

– Что ж, надо мне повидать Черрела. Он, говорят, способен даже осла убедить расстаться с задней ногой.

– Хилери хороший человек, - вставил сэр Лоренс, - правда, хороший.

– Итак, Монт, если он придется мне по вкусу, я согласен. Не люблю паразитов.

– Серьезное национальное начинание, сэр, - начал Майкл, - и никто...

"Помещик" покачал головой.

– Не заблуждайтесь, - сказал он.
– Может, соберете несколько фунтов, может, отделаетесь от нескольких клопов; но национальные начинания этого у нас не существует...

– Крепкий старик, - сказал сэр Лоренс, спускаясь по ступеням клуба. Ни разу в жизни не выказал энтузиазма, Из него выйдет превосходный председатель. По-моему, ты убедил его, Майкл. Ты хорошо сыграл на клопах. Теперь можно поговорить с маркизом, К Бентуорту и герцог пошел бы на службу. Они знают, что он более древнего рода, чем они сами, и что-то в нем есть еще.

– Да, но что?

– Как тебе сказать, он не думает о себе; неизменно спокоен, и ему в высшей степени наплевать на все и на всех.

– Не может быть, что только в этом дело.

– Ну, скажу еще. Дело в том, что он мыслит, как мыслит Англия, а не так, как ей мыслится, что она мыслит.

– Ого!
– сказал Майкл.
– Ну и диагноз! Пообедаем, сэр?

– Да, зайдем в "Партенеум". Когда меня принимали в члены, я думал, что и заходить сюда не буду, а вот, знаешь ли, провожу тут довольно много времени. Во всем Лондоне не найти места, которое больше напоминало бы Восток. Йог не нашел бы к чему придраться. Я прихожу сюда и сижу в трансе, пока не наступит время уходить. Ни звука, никто не подойдет. Нет низменного, материального комфорта. Преобладающий цвет - цвет Ганга. И непостижимой мудрости здесь больше, чем где бы то ни было на Западе. Не будем заказывать ничего экстренного. Клубный обед готовится с расчетом умерить всякие восторги. Завтрак получить нельзя, если член клуба приводит гостя. Где-то ведь нужно положить предел гостеприимству.

– Теперь, - начал он снова, когда они умерили свои восторги, - можно пойти к маркизу. Я не встречался с ним после этой истории с Марджори Феррар. Будем надеяться, что у него нет подагры...

На Керзон-стрит им сказали, что маркиз пообедал и прошел в кабинет.

– Если он уснул, не будите, - сказал сэр Лоренс.

– Его светлость никогда не спит, сэр Лоренс.

Маркиз писал что-то, когда они вошли; он отложил перо и выглянул из-за письменного стола.

– А, Монт, - сказал он, - очень рад!
– Потом осекся.
– Надеюсь, не по поводу моей внучки?