Сага о Форсайтах
Шрифт:
Парламент был распущен, и вся работа Майкла теперь ограничивалась трущобами. Эти дни на реке, навсегда связанной для него с порой сватовства, были самыми счастливыми с начала стачки - стачки, которая в уменьшенном масштабе все тянулась, так утомительно, что о ней перестали говорить, благо погода стояла теплая.
А Сомс? Спокойная приветливость дочери и его успокоила. Он поглядывал на Майкла и помалкивал, сообразуясь с лучшими английскими традициями и собственным достоинством Он сам напомнил, что опекаемый Джун "несчастненький" должен был писать портрет Флер. Он чувствовал, что это еще больше займет ее ум. Впрочем, ему бы следовало сначала познакомиться с работами
– Если бы ее не было дома, - сказал он Флер, - я бы, пожалуй, заглянул в его ателье.
– Так устроить это, папа?
– Как-нибудь потактичнее, - сказал Сомс, - а то она еще взбеленится.
И вот, приехав к нему в следующую субботу. Флер сказала:
– Хочешь, милый, поедем вместе в понедельник и зайдем туда. Рафаэлит будет дома, а Джун не будет. Она жаждет видеть тебя не больше, чем ты ее, - она всегда отличалась откровенностью.
– Гм, - сказал Сомс.
Они поехали в город в его машине. Составив себе мнение, Сомс должен был вернуться, а Флер ехать дальше, домой. Рафаэлит встретил их наверху лестницы. Сомс решил, что он похож на матадора (хотя он в жизни ни одного не видел): короткие баки, широкое бледное лицо, на котором было написано: "Если вы воображаете, что способны оценить мою работу, так вы ошибаетесь". А у Сомса на лице было написано: "Если вы воображаете, что мне так уж интересно оценить вашу работу, так вы ошиблись вдвойне". И, оставив его с Флер, он стал смотреть по сторонам. Признаться, впечатление у него сложилось благоприятное. Судя по картинам, художник совершенно отмахнулся от современности. Поверхность гладкая, перспектива соблюдена, краски богатые. Он уловил новую нотку, или, вернее, воскресшую старую. Талант у этого малого бесспорно есть; долговечен ли он, этого по нашим временам не скажешь, но картины его более приемлемы для общежития, чем все, что он видел за последнее время. Дойдя до портрета Джун, он постоял, нагнув голову набок, потом сказал с бледной улыбкой:
– Хорошо уловили сходство.
– Ему приятна была мысль, что Джун, вероятно, не заметила того, что заметил он. Но когда взгляд его упал на портрет Энн, его лицо потемнело, и он быстро взглянул на Флер, а та сказала:
– Да, папа? Как ты это находишь?
У Сомса мелькнула мысль: "Не потому ли она согласна позировать, что хочет встречаться с ним?"
– Готов?
– спросил он.
Рафаэлит ответил:
– Да. Завтра отправляю.
Лицо Сомса опять посветлело. Значит, не страшно!
– Очень хорошая работа!
– проговорил он.
– Лилия сделана превосходно, - и перешел к наброску с женщины, которая открыла им дверь.
– Вполне можно узнать! Совсем не плохо.
Такими сдержанными замечаниями он давал понять, что хотя в общем одобряет, но несуразную цену платить не намерен. Улучив момент, когда Флер не могла их услышать, он сказал:
– Так вы хотите писать портрет моей дочери? Ваша цена?
– Сто пятьдесят.
– Многовато по нынешним временам - вы человек молодой. Впрочем, лишь бы было хорошо сделано. Рафаэлит отвесил иронический поклон.
– Да, - сказал Сомс.
– Конечно, вы думаете, что все ваши вещи - шедевры. В жизни не встречал художника, который держался бы другого мнения. Не заставляйте ее подолгу позировать, у нее много дела. Значит, решено. До свидания. Не провожайте. Выходя, он сказал Флер:
– Ну, я сговорился. Можешь начинать, когда хочешь. Он работает лучше, чем можно бы предположить по его виду. Строгий, я бы сказал, мужчина.
– Художнику нужно быть строгим, папа, а то подумают, что он заискивает.
– Возможно, - сказал Сомс.
– Теперь я поеду домой, раз ты не хочешь, чтобы я тебя подвез. До свидания! Береги себя и не переутомляйся, - и, подставив ей щеку для поцелуя, он сел в автомобиль. Флер пошла на восток, к остановке автобуса, а машина его двинулась к западу, и он не видел, как дочь остановилась, дала ему отъехать и повернула обратно к дому Джун.
III
ТЕРПЕНИЕ
Точно так же, как в нашем старом-престаром мире невозможно разобраться в происхождении людей и явлений, так же темны и причины человеческих поступков; и психолог, пытающийся свести их к какому-нибудь одному мотиву, похож на Сомса, полагавшего, что дочь его хочет позировать художнику, чтобы увидеть свое изображение в. раме на стене. Он знал, что рано или поздно - и чаще всего рано - все вешают свое изображение на стену. Но Флер, отнюдь, впрочем, не возражавшей против стены и рамы, руководили куда более сложные побуждения. Эта сложность и заставила ее вернуться к Джун. Та просидела все время у себя в спальне, чтобы не встретить своего родича, и теперь была радостно возбуждена.
– Цена, конечно, невысокая, - сказала она, - по-настоящему Харолд должен бы получать за портреты ничуть не меньше, чем Том или Липпен. Но все-таки для пего так важно иметь какую-то работу, пока он еще не может занять подобающее ему положение. Зачем вы вернулись?
– Отчасти чтобы повидать вас, - сказала Флер, - а отчасти потому, что мы забыли условиться насчет нового сеанса. Я думаю, мне всего удобнее будет приходить в три часа.
– Да, - протянула Джун неуверенно, не потому, что она сомневалась, а потому, что не сама предложила.
– Думаю, что Харолду это подойдет. Не правда ли, его работы изумительны?
– Мне особенно понравился портрет Энн. Его, кажется, завтра забирают?
– Да, Джон за ним приедет.
Флер поспешно взглянула в тусклое зеркало, чтобы убедиться, что лицо ее ничего не выражает.
– Как, по-вашему, в чем мне позировать?
Джун всю ее окинула взглядом.
– О, он, наверное, придумает для вас что-нибудь необычное.
– Да, но какого цвета? В чем-нибудь надо же прийти.
– Пойдемте спросим его.
Рафаэлит стоял перед портретом Энн. Он оглянулся на них, только что не говоря: "О боже? Эти женщины?" - и хмуро кивнул, когда ему предложили начинать сеансы в три часа.
– В чем ей приходить?
– спросила Джун.
Рафаэлит воззрился на Флер, будто определяя, где у нее кончаются ребра и начинаются кости бедра.
– Серебро и золото, - изрек он наконец.
Джун всплеснула руками.
– Ну не чудо ли? Он сразу вас понял. Ваша золотая с серебром комната. Харолд, как вы угадали?
– У меня есть старый маскарадный костюм, - сказала Флер, - серебряный с золотом и с бубенчиками, только я его не надевала с тех пор, как вышла замуж.
– Маскарадный!
– воскликнула Джун.
– Как раз подходит. Если он красивый. Ведь бывают очень безобразные.
– О, он красивый и очаровательно звенит.
– Этого он не сможет передать, - сказала Джун. Потом добавила мечтательно: - Но вы могли бы дать намек на это, Харолд, - как Леонардо.
– Леонардо!
– О, конечно! Я знаю, он не...
Рафаэлит перебил ее.
– Губы не мажьте, - сказал он Флер.
– Не буду, - покорно согласилась Флер.
– Джун, до чего мне нравится портрет Энн! Вы не подумали, что теперь она непременно захочет иметь портрет Джона?
– Конечно, я его уговорю завтра, когда он приедет.