Сага о Хродвальде
Шрифт:
Он подождал пока все соберутся, и разольют кубки. Клепп развязал руки девушке с тонкими черными узорами на лице. Клепп взял её после боя, найдя в трюме без чувств. Для этого ему пришлось убить двух треллов, и теперь он почему то считал, что она принадлежит ему.
Атли пытался ему возразить, напомнив что Брагги велел убивать всех с такими узорами. В ответ здоровяк пришёл в такую ярость, что от его криков в себя пришёл Хродвальд, и встал на его сторону. Просто по привычке. Девушка осталась живой, но крепко связанной. Ей завязали даже глаза и рот. И надели сверху кольчугу — все знают, железо мешает колдовать.
Некоторое время они ели. Хродвальд и Атли больше пили — есть не хотелось,
— Открой ротик, ну, ну, давай! И ааам — гудел Клепп вкладывая кусочки мяса в рот своей пленнице.
— Смени его! — крикнул Атли в трюм. Ритмичное постукивание не надолго прервалось, и вновь возобновилось.
— Забавно — сказал Айвен.
— Што шабавно? — вскинулся Нарви
— Атли крикнул это на северном наречии. Но они поняли — пожал плечами Айвен.
Все хмыкнули и продолжили есть.
Сначала Хродвальд даже боялся, что свежезахваченные рабы воспользуются расстроенными чувствами старого скальда, и попытаются захватить оружие, но внимательно посмотрев в глаза этим людям понял, что страх в их душах не нашёл достойного соперника, и повергнув разум, гордость и волю, воцарился безраздельно. У него был выбор — убить всех, или часть, или рискнуть и попытаться довезти всех. Это не просто. Пленников надо изредка проверять — если свяжешь слишком туго, отомрут конечности. Иногда развязывать — чтобы они не гадили под себя. Изредка кормить.
Он решил рискнуть — и оказался прав. На драккаре оставили только чуть меньше двух десятков крепких треллов с команды галеры против пятерых сильно израненых северян, и двух израненных не сильно. А на саму галеру переправили по возможности больше добычи, и скот, и взятых на берегу рабов. Опасаясь молодых и сильных, хоть и связанных мужчин, которых было втрое больше против пятнадцати северян, из которых могли стоять вообще только пять, а стоять долго только четыре, Хродвальд конечно беспокоился. Напряженно следя за признаками готовящегося бунта, он заглядывал пленникам в глаза, но не видел в их глазах ничего, кроме страха.
Страх в человек может стать силой, но для этого его нужно усмирить, и обратить его на пользу себе. Эти же люди привыкли покоряться страху. Покоряться силе своих ярлов и их хускарлов. Они верили своим надеждам, и в своё будущее, и не верили в смерть. А без этого человек не сможет научиться жить.
И сейчас, когда пронзительный ужас хлынул им в души из голубых и бесстрастных глаз северных воинов, внутри у них не нашлось ничего, что могло бы встать на его пути. Огромной черной волной он захлестнул их маленькие белые надежды, крохотную гордость, разломал хлипкую стену мужества, и утопил их разум, превратив мысли о будущем в надежду на жизнь.
Хродвальд их понимал. Когда ему было двенадцать, один бонд, тоже из рода Инглингов, как и дед Хродвальда, поссорился с его отцом. И решил, что похитив сына Снора, он сможет заманить его в западню. Неприятные воспоминания.
— А вот моя ничего не понимает — проворчал Клепп, и аккуратно разжал деревянной ложкой удивительно белые зубки своей пленницы. А потом, придерживая челюсть пальцами, налил ей в рот немного вина. Девушка видимо пыталась сопротивляться, но за огромными руками Клеппа это не было особенно видно. Она страшно закашлялась, и Клепп быстро перевернул её лицом вниз. Внешне он прилагал усилий не больше чем Хродвальд, когда перекладывал свёрнутое в рулон одеяло. Держа её на руках, Клепп легонько её похлопывал по спине. Дождался, пока девушка перестанет кашлять, и снова попытался напоить. Пленница сжала зубы. Клёпп терпеливо отложил кубок, взял её лицо в левую руку, а правой начал вставлять деревянную ложку девушке в рот, чтобы вновь его разжать. По красивой, но бледной коже побежала капля крови.
— Ну вот, поранил — расстроился Клепп
— Да ты нешнее што ли! — не выдержал Нарви, но попыток помочь не сделал.
— Ну а что она не ест, не пьёт — расстроенно огрызнулся Клепп. Но ложку отложил.
— Писать наверно хочет. Или даже не только — предположил Айвен.
Клепп внимательно посмотрел на него, потом схватил свою добычу под мышку, и спустился в трюм. Прихватив по пути ведро, стоявшее на палубе.
— На самом деле я знаю кличку твоего отца — неожиданно заявил Айвен — но никто не знает, почему вы с братьями её не любите, и как он её получил.
Заявление бывшего раба было неожиданным. Хродвальд почувствовал всплеск злости, и попытался выхватить нож и ударить Айвена в лицо. Не убить, а так, поучить. Но тело слушалось очень плохо. От резкого движения он повалился вперёд, и ему потребовались обе руки, чтобы не упасть.
Резкая боль в ноге и спине прогнала злость, оставив лишь слабость.
Хродвальд посмотрел на немного испуганное лицо Айвена, когда он подбежал чтобы помочь своему ярлу сесть поудобнее. Ещё одно оскорбление, кстати. Нарви например, даже не дернулся. Только кубок от ярла отставил, чтобы тот вино не разлил. Айвен нашёл какую-то шкуру, свернул её. Потом привалил Хродвальда к борту галеры так, чтобы он мог двигать правой рукой, но при этом удобно полулежать. И придвинул еду поближе.
— Опять тебе повезло — сказал Хродвальд глядя на Айвена, и прежде чем тот успел ответить, продолжил — и вино выпьешь, и про отца из первых рук узнаешь. Так и быть расскажу.
Хродвальд глотнул вина, немного помолчал, и начал:
— Когда мне было двенадцать, был один бонд, тоже из рода Инглингов, как и мой дед, тот который Хродвальд Придурковатый И этот бонд поссорился с моим отцом. И решил, что похитив сына Снора, он сможет заманить его в западню.
Мой отец, Снор, тогда был просто молодым ярлом с десятком друзей, даже без драккара. За мной отец пришёл один, голым по пояс, только с щитом и топором. Таковы были условия бонда. Он говорил, что хочет поединка. — Хродвальд прикрыл глаза, вспоминая. Ясное теплое утро, он стоит на деревянной стене стадира. Его держат за верёвку, которая одним концом стянута петлей на шее. Рядом тот бонд, с семьёй, смотрит на такого нескладного, мнущегося в нерешительности Снора, который явно боится приблизиться к усадьбе своего врага. Они смеялись, и кричали Снору ругательства, называли Придурковатым. А Хродвальд всё надеялся, что сейчас из леса выйдут друзья его отца, такие сильные, с топорами и щитами, и заберут его наконец обратно домой, к матери. Хродвальд повёл головой и потрогал старый шрам под подбородком, и продолжил:
— Отец пришёл и бросил вызов и своему врагу, и всем его сыновьям, с единственным условием. Биться по очереди. Но они только смеялись. Наконец бонд — Хродвальд забыл, а может и не знал никогда его имя — послал на Снора шесть своих сыновей, но отец не принял боя и побежал в лес — Хродвальд помнил чувство бессилия, страха и отчаяния, когда он смотрел в спину отца. — Они долго не возвращались. Прошел день, и прошла ночь.
Ночью один из рабов забыл топор рядом с тем местом, где был привязан Хродвальд. У Хродвальда была возможность взять оружие, и он уже немного умел им пользоваться. Но на протяжении томительно долгих мгновений, он никак не мог решится. Он отчаянно пытался себя заставить, уговорить, но стена липкого страха обездвижила его руки. А потом трелл вспомнил о топоре, вернулся и забрал его. Этого Хродвальд говорить не стал. Он опять отпил вина и продолжил: