Сага о копье: Омнибус. Том III
Шрифт:
Рис вложил пальцы в рот и пронзительно свистнул. Собака находилась слишком далеко, чтобы услышать его голос, но громкий свист уловить могла. Атта припала к земле, следя за овцами, и ожидала следующей команды.
Рис сжал кулак и поднял его так, чтобы он оказался между солнцем и линией горизонта. Сжатые пальцы заняли весь видимый промежуток. Это означало, что до захода солнца остался час. Пора было загонять овец в кошары, чтобы успеть к ужину и упражнениям. Пастух снова пронзительно свистнул — один раз протяжно, затем коротко. Это означало «уходим».
Атта погнала овец вниз по холму к тому месту, где стоял Рис. В ее обязанности входило следить за тем, чтобы отара двигалась в нужном направлении, не разбредаясь, и при этом овцы не впадали в панику и стремительно неслись вперед.
Когда отара уже прошла половину пути по, склону холма, Рис заметил отставшую овцу. Она стояла в высокой траве, поэтому долго оставалась незамеченной. Пастух снова свистнул, и это означало «лежать».
Команду не следовало принимать буквально, хотя иногда собака и ложилась, но сейчас просто остановилась. Она посмотрела на овец гипнотизирующими карими глазами, и те затоптались на месте.
Рис снова свистнул — «поворачивай назад».
Убедившись, что отара останется там, где стоит, Атта промчалась вверх по холму и заставила овцу вернуться.
Они продолжали путь, и все было хорошо, пока одному из баранов не пришло в голову оказать Атте неповиновение. Будучи намного тяжелее и в несколько раз крупнее небольшой собаки, он решил, что вполне имеет на это право, повернулся, топнул копытом и отказался идти.
Атта припала к земле и замерла на месте, напряженно глядя на ослушника, зная, что, если он будет по-прежнему упрямиться, можно подбежать и укусить его за нос. Впрочем, прибегать к такой мере приходилось редко, не пришлось и в этот раз. Баран опустил голову, Атта поползла к нему, не отводя глаз. После непродолжительной конфронтации баран неожиданно отступил перед гипнотизирующим взглядом собаки и потрусил обратно к стаду. Атта снова заняла свое место.
Рис почувствовал, как благословение Бога переполняет его. Зеленый холм, голубое небо, белоснежные облака, белые овцы, черно-белая собака в траве, стремительные ласточки, пикирующий ястреб, стрекочущие кузнечики, яркое горячее солнце, мягкая трава под босыми мозолистыми ногами — все было частью Риса, и он был частью всего. Все было частью Маджере, и Бог был частью всего.
Кровь весело бежала по жилам, посох легко постукивал о землю — Рис не торопился. Он наслаждался днем, природой и проводимым среди холмов в полном одиночестве временем, даже тем, что вечером снова возвращается домой. Гранитные стены монастыря возвышались прямо перед ним на вершине холма, и за этими стенами было братство, порядок и спокойное довольство.
Рутинная жизнь сегодня ничем не отличалась от бесчисленных предыдущих дней и, если будет на то воля Маджере, ничем не будет отличаться и завтра. Рис и остальные монахи из Ордена Маджере поднимались за час до рассвета. Это время они проводили в медитациях и молитвах Маджере, затем спускались во двор, чтобы заняться согревающими и укрепляющими тело упражнениями. Их обычный завтрак состоял из рыбы или мяса с хлебом и козьим сыром, обед — из сыра и хлеба, поскольку время трапезы обычно заставало монахов на полях и за другими работами. На ужин подавали горячий сытный луковый суп с куском мяса или рыбы и с хлебом, свежие овощи летом, яблоки, сушеные фрукты и орехи — зимой.
После завтрака монахи отправлялись выполнять свои обязанности. Они различались в зависимости от времени года. Летом работали на полях, ухаживали за овцами, свиньями или цыплятами ремонтировали нуждавшиеся в подновлении постройки. Осенью убирали урожай и укрывали его в хранилищах, солили мясо, чтобы оно не испортилось за долгие месяцы холода и снега, собирали яблоки и складывали их в деревянные бочки. Зимой делали домашнюю работу: чесали шерсть, пряли, вязали одежду, выделывали шкуры, варили отвары для больных. Кроме того, занимались умственным трудом: писали, учили, наставляли, спорили, обсуждали вопросы, — поскольку Маджере говорил, что разум монаха должен быть так же быстр и вынослив, как и его тело.
Независимо от времени года, по вечерам монахи развивали навыки боя без оружия — «милосердного послушания». Адепты Маджере, хоть и следовали заповедям Бога о мирном и братском отношении ко всем живущим, признавали, что мир — опасное место, поэтому, чтобы защитить свои жизни и жизни других, нужно быть готовым к бою так же, как и к молитве. Каждый вечер в любую погоду монахи собирались во дворе на тренировку и отрабатывали приемы летом при заходящем солнце, зимой — в темноте или при свете факелов. Присутствовать должны были все: от самого старшего — Наставника, которому минуло восемьдесят лет, до самого младшего. Пропускать тренировки разрешалось только больным.
Обнаженные по пояс монахи проводили долгие часы, закаливая тело и разум, их босые ноги оставляли следы на снегу зимой и в глине — летом. Им не позволялось брать в руки клинки, стрелы и любое другое стальное оружие, так как Маджере учил, что его адепты могут забрать чужую жизнь, если только в опасности окажутся невинные и при этом другие способы защиты будут бесполезными.
Любимым оружием Риса была эммида — палка, напоминавшая дубинку, только длиннее и тоньше. Слово «эммида» имело эльфийские корни; эльфы использовали подобные палки, чтобы сбивать фрукты с деревьев. Рис давно стал мастером боя с эммидой и теперь обучал этому других.
Он был особенно доволен своей размеренной жизнью теперь, когда Маджере вернулся, и ясно видел, каким будет в восемьдесят лет — как их Наставник: седые волосы, обветренная кожа, обтягивающая все еще тугие мускулы, морщинистое лицо и безмятежные глаза, в которых сквозит мудрость Бога. У Риса никогда не возникало желания покинуть это место — место, где он обрел себя, — и вернуться в мир.
Мир находился внутри его.
Рис дошел до загона для овец. Отара, подгоняемая Аттой, послушно забрела внутрь.
— Вот и все, — сказал монах собаке.
Это означало, что она выполнила свои обязанности и теперь может быть свободна. Атта завиляла хвостом от удовольствия и подбежала к нему, высунув язык; ее глаза сияли. Рис похвалил помощницу: потрепал нежно по голове и почесал за ушами, затем запер овец в загоне на ночь.
Атта присоединилась к остальным пастушьим собакам, своим братьям и сестрам, которые, приветствуя, обнюхивали ее и виляли хвостами. Она устроилась недалеко от загона, чтобы погрызть косточки и подремать, но в то же время иметь возможность прислушиваться к тому, что творится в кошаре. Собаки были приучены сторожить стада днем и ночью. Волки и дикие кошки не представляли собой угрозы летом, когда было достаточно еды, но в зимние месяцы становились опасными. Часто монахи просыпались от яростного лая и выскакивали из постелей, чтобы отогнать хищников факелами.