Сага о копье: Омнибус. Том III
Шрифт:
— О мой Бог! — ахнул кендер, потом, поняв, что сказал, зажал рот руками. — Прости, господин! — пробубнил он из-под руки. — Я не хотел поминать твое имя всуе. Просто вырвалось!
Паслен опустился на колени и свесил голову.
— Не беспокойся о Рисе, твоя Божественность, — сказал он несчастным голосом. — Что ж, я не знаю, зачем тебе нужна Мина, но могу догадаться. — Он поднял голову и обнаружил, что монах смотрит на него как-то странно. — Это ведь так печально, правда? Я имею в виду все, что связано с ней.
— Да, — негромко подтвердил монах. — Это очень печально.
Маджере опустился на колени рядом с Пасленом и положил одну руку ему на голову, а вторую — на спину Атты, которая от легкого прикосновения Бога опустила морду к земле.
— Благословляю вас обоих, благословляю и Риса Каменотеса. У него есть вера, есть мужество и любовь верных друзей. Ступайте к нему. Он нуждается в вашей помощи. Пусть меня ждут этой ночью другие дела, знайте, что я с вами.
Маджере поднялся, посмотрел на замок, стены которого засветились странным оранжевым светом, и двинулся в том направлении.
Паслен вскочил на ноги. Он чувствовал себя освеженным, словно проспал целую неделю и съел на спор четырнадцать обедов. Тело было переполнено силой и энергией. Кендер бросил взгляд на гребень холма, отделяющего его от пещеры, и радость его утихла.
— Брат Бог! — закричал Паслен. — Прости, что снова тебя отвлекаю, после того что ты сделал для нас! Благодарю тебя за кузнечиков, и за благословение тоже. Мне гораздо лучше. Осталось только одно. — Он махнул рукой и коротко пояснил: — По этим камням так трудно ходить, они ужасно жесткие. И острые.
Монах улыбнулся, и в тот же миг камни исчезли, а вся поверхность холма поросла мягкой зеленой травой.
— Ух ты! — восхитился Паслен.
Размахивая руками и вопя, он понесся вниз по склону.
— Рис, Рис, держись! Мы идем тебя спасать! Нас благословил Маджере, Рис! Он благословил и меня, кендера!
Атта, обрадованная тем, что он, наконец, направляется туда, куда нужно, легко нагнала бегущего кендера, а затем оставила его далеко позади.
Глава 12
Рис сидел в темноте грота и, пока приближалась смерть, думал о жизни. Своей жизни. Он думал о страхе и трусости, самонадеянности и гордости и, крепко зажав в кулаке щепку, которая расцарапала ему руку, склонил колени перед Маджере и покаянно просил у него прощения.
Маджере предлагал каждому из своих монахов хотя бы раз в жизни оставить монастырь и отправиться в мир. Подобное путешествие каждый предпринимал по доброй воле, это не было обязанностью. Монахов не заставляли уходить, как не заставляли делать и все остальное. Все обеты, которые они давали, были проявлением их любви и выполнялись, потому что они стоили того. Бог мудро говорил, что обещания, данные под давлением или из страха наказания, лишены всякого смысла.
Рис предпочел не выходить из монастыря. Он ни за что не признался бы себе в этом тогда, зато прекрасно понимал сейчас, почему он сделал такой выбор. Монах полагал, полный гордости и самонадеянности, будто бы таким образом совершенствуется духовно. Мир ничему больше не может его научить. Маджере ничему больше не может его научить.
— Я знал все, — негромко говорил Рис, обращаясь к темноте. — Я был счастлив и доволен. Путь, которым я шел, был гладким и легким, он замыкался в кольцо. И я шел по нему так долго, что уже не видел его. Я мог пройти по нему с закрытыми глазами. Я просто шел и шел, и он всегда был у меня под ногами.
Я уверял себя, что внутри этого кольца Маджере. А на самом деле внутри его не было ничего — пустота. Не подозревая об этом, я двигался по краю пропасти, и, когда разразилось несчастье и путь ушел у меня из-под ног, мне некуда было деться. Я упал в темноту.
Но даже тогда Маджере спас меня. Он научил, как выйти наружу, но я оттолкнул его. Я боялся. Моя солнечная, уютная жизнь была отнята у меня. Я винил Бога, когда должен был винить себя. Наверное, я не смог бы удержать Ллеу от убийства родителей, если бы был там, но я должен был с пониманием отнестись к родительскому горю. Я должен был протянуть им руку помощи, когда они приехали ко мне. А вместо того я оттолкнул их. Меня возмутило, что они несут свой страх и боль в мою жизнь. Я не испытывал к ним никакого сострадания. Только к себе.
Рис поднял глаза к небесам, которых не мог видеть.
— И только когда я потерял свою веру, я обрел ее. Как же возможно подобное чудо? Просто ты, мой Бог, никогда не терял веру в меня. Я без страха брел в темноте, потому что внутри меня горел твой свет…
Пещеру залил холодный бледный свет, похожий на тот, что именуют «блуждающим огоньком», свечение, которое иногда видят над могилой, и суеверные люди считают его зловещим предвестником смерти.
В гроте появился человек. Он был бледен и красив какой-то холодной красотой. У него были черные волосы, великолепный наряд из черного бархата, белая рубаха с кружевными манжетами. Он посмотрел на Риса глазами, у которых не было ни начала, ни конца.
— Я Чемош, Повелитель Смерти, а ты, — прибавил Бог, рассердившись, — ты кто такой?
Рис поднялся с пола, загремев цепями, и почтительно поклонился. Он мог ненавидеть Чемоша за принесенное им в мир зло, но это был Бог, причем тот, перед которым однажды приходится предстать каждому смертному.
— Меня зовут Рис Каменотес, мой господин.
— Мне плевать, как там тебя зовут! — рявкнул Чемош возмущенно. — Ты любовник Мины! Вот кто ты такой!
Рис смотрел на Бога в таком глубочайшем изумлении, что даже не мог придумать ответа на столь поразительное обвинение.
Чемош и сам, кажется, призадумался. Он оглядел сумрачный грот, заметил цепи, жирные остатки соленой свинины, скверную воду, ощутил кислый запах — Рису было негде облегчиться, кроме как в пещере.
— Что ж, я не назвал бы подобное место любовным гнездышком, — произнес Повелитель. — Да и ты… — презрительно оглядел он Риса, — не слишком похож на любовника.
— Я монах Маджере, мой господин, — сказал Рис.
— Это я вижу, — сказал Чемош. Рот его скривился, когда он бросил взгляд на разорванную рясу, приобретшую оранжевый оттенок в призрачном свете. — Тогда возникает вопрос: если ты не любовник Мины, кто ты для нее? Она притащила тебя сюда, жалкого, покусанного блохами монаха. — Бог придвинулся ближе. — Ради чего?