Сага о Северных островах
Шрифт:
— Так ведь по весне и уходить не захочется? От теплой женской задницы да детей, — смеялся Эгиль.
— Кай же ушел. Чем я хуже?
И многие думали, как Энок. Теперь, когда мы поднялись и рунами, и богатством, пришла пора задуматься уже и о семье. Вот только скиррево добро распродадим…
За семь дней я залечил сломанные кости, благо дар Бьярне сильно помог, даже Вепрь пришел в себя, хоть пока дышал меленько и ел только жидкое. Альрик походил по городу и поспрашивал насчет работы, да ничего подходящего не нашлось, словно всех тварей повыбили на Северных
Вот Альрик и подумал, а не рано ли отказался от конунгова сына? Может, и впрямь потерпеть Стига до осени, а уж потом распрощаться?
Впрочем, когда спустя седмицу мы пришли к конунгу, Рагнвальд начал так, будто забыл о прежнем разговоре.
— Есть у меня поручение, только оно не принесет вам ни славы, ни рун. Заставлять не буду, могу лишь просить. Был бы на вашем месте хирд послабее, так я б даже упоминать не стал, но вы… вы справитесь. И не потому, что у вас хельты да хускарлы, а потому что вы крепки духом и дружны, что нечасто встретишь у вольных хирдманов.
У меня в горле пересохло после таких славословий. Это ж чего эдакого конунгу от нас понадобилось? Неужто еще какая тварь объявилась?
— Много чудного творится на моих землях. Измененный, сторхельтова тварь, да еще и два ярла пропали.
Я невольно икнул.
— Один — старый знакомец Кая, ярл Скирре. Вышел из Тургара с женой и дружиной, а до Хандельсби не добрался, потерялся по пути. То ли люди лихие напали, то ли твари морские. Второго вы тоже знаете. Это ярл Гейр.
— Тоже потерялся? — нахмурился Альрик.
— Пока не знаю. Про ярла Скирре доподлинно известно, что он вышел на четырех кораблях, переночевал один раз, а в месте третьей ночевки не появился. А вот от ярла Гейра у меня уже давно нет вестей. Обычно он приходит в Орсов месяц и привозит твариные сердца. Нынче уже месяц Свальди, а его всё нет. И ни словечка, ни весточки. Один торговец обещался к нему наведаться, но тоже пропал. Вот я прошу вас сходить в земли ярла Гейра, разузнать, что там случилось.
— Когда-то ярл Гейр запретил нам ступать на его остров, — заметил Альрик.
— Вы пойдете не как вольный хирд, а как сопровождение Магнуса. Ярл Гейр важен для Северных островов, с его земель приходят почти все твариные сердца для хельтов и все, что подходят для сторхельтов. И я не могу послать кого-то менее значимого, чем мой сын. Коли беды никакой нет, ярл Гейр поможет вам с охотой на тварей. Так вы и сердце взамен забранного получите, и, может, прогоните ворожбу с сына. Как видите, мое доверие к ульверам бесконечно!
— Что ж, конунг, принимаем мы твое поручение. Завтра же отправимся к ярлу Гейру.
А когда мы вышли с конунгова двора, я спросил Альрика, зачем тот взялся за такое бесприбыльное дело. Мы ж тут заместо лошади: отвезти Магнуса, привезти Магнуса. И всё. Впрямь никакой славы, никаких рун, да и серебро нам не пообещали.
Беззащитный усмехнулся и пояснил:
— Дурень все же ты, Кай. Вот зачем конунг про Скирре упомянул?
— Просто так.
— Просто да не просто. Видать, догадывается, что мы как-то причастны к его исчезновению или думает, что мы слыхали что-то об этом. Но видаков у него нет, следов нет, потому он лишь упомянул, а обвинять не стал.
— А Гейр Лопата?
— Ты же помнишь, каков тот ярл и каковы у него люди?
— Ага, сам на четырнадцатой руне, и хельтов у него полно. И сторхельт вроде был.
— Если бы конунг думал, что там и впрямь беда случилась, с какой Гейр не справится, послал бы он туда сына? Особенно с таким хирдом, как наш?
— А ведь и правда. Если Гейр с бедой не справился, так и нам не сладить.
— Значит, конунг не думает, что там настоящая беда, а хочет, чтобы ты подольше побыл с Магнусом, чтоб твой дар все же сладил с ворожбой. Или надеется, что ты получишь руну, станешь хельтом и тогда лучше будешь управляться с даром.
— Что ж, я не прочь получить десятую руну. Только по-честному, а не вдобивку.
Мы собрали хирдманов, Альрик запретил пить этим вечером, чтоб все свежими проснулись. А наутро, дождавшись Магнуса и неизменного Стига Мокрые Штаны, двинулись в путь.
Я крутил в руках выбранный на скорую руку топор. Изломанный отнес Кормунду и попросил вплавить железо в секиру, которую заказал. Хотел ведь сохранить и передать сыну, но раз уж случилось так, пусть душа топора перейдет в новое оружие, будет помогать в битвах и впредь.
Вепрь сидел у борта и пробовал втягивать воздух поглубже, кривясь от боли. Крепко же его тварь саданула. Дударь легко отделался, ссадины быстро заросли под даром. Росомаху я впервые за эти дни увидал трезвым, потому как пил он крепко и без продыху. Трудюр повеселел и похудел за время в Хандельсби, и его я не видел в Хандельсби ни разу, как с корабля сошли. Хорошо, хоть Эгиль знал, где тот гулял, и вовремя отыскал.
Энок сказал, что видел Ящерицу. Лейф и впрямь стал жрецом бога-Солнце, выбрил себе макушку, нацепил балахон и говорил с людьми.
— Я пытался его отговорить, но он ни в какую. Уперся в своего бога, мол, тот его и слабого принял, а наши боги отвернулись, хоть и не было в том его вины.
Пока плыли на север, я думал о своем хирде. Не понимал, почему после легкого боя с каменными жабами и бриттландским ярлом воины уходили, а после сражения со сторхельтовой тварью ни один не дернулся. То ли потому что увидали силу хирда, то ли из-за серебра. А, может, из-за речи Стига о Скирировом даре. И ни один не спросил потом, а у кого этот дар и как он выглядит. Ладно, Синезуб слишком глуп для этого, Отчаянный думает лишь о себе и своем даре, Свистун опытен и знает, что можно говорить, а о чем лучше промолчать. Но почему Коршун или тот же Росомаха держатся в стороне, будто и не слыхали слова Стига?