Сага о живых кораблях
Шрифт:
Кира как раз исполняла, причем весьма мастерски, очень ранний дилан «Гонимые ветром», когда пришел вызов с Алиота. Бережно отложив гитару, она ответила на вызов, и на лице ее отразилось вежливое недоумение.
— Пятнадцать тысяч? — переспросила она и, как поняла Хель-ва, получила неожиданно резкий ответ, после чего собеседник сразу отключился.
Пока Кира разговаривала с Алиотом, Хельва запросила в памяти корабля сведения об этой планете.
— Странно, — пробормотала она.
— Что именно? — осведомилась Кира, записывая полученные от БСЧ цифры.
— У меня нет никаких данных о том, что на Алиоте
— Лучше бы ты выяснила, что думает Ценком о нашей посадке на Алиот, — сухо обронила Кира.
— Ведь Алиот не входит в перечень запретных планет, — заметила Хельва, но все-таки включила экстренную связь.
— Алиот? — воскликнул Ценком, от удивления утратив свою обычную официальность. — Но мы не обращались к ним с просьбой о помощи. И нам ничего не известно о существовании там банка. Этническая группа, правда, совпадает. Держите связь.
Кира, вздернув бровь, взглянула на Хельву.
— Совещаются, и я даже знаю с кем. Ставлю два против одного, что они аннулируют этот заказ.
— Два против одного — только чего? — насмешливо уточнила Хельва.
— КХ, — вновь прорезался Ценком. — Следуйте к Алиоту. Банк у нас не зарегистрирован, но усовершенствования в методах добычи, о которых сообщают торговцы, свидетельствуют о развитии технологии, достаточном для расширенного воспроизводства населения. Там сильная религиозная иерархия, так что воздержитесь от конфликтов. Повторяю, никаких конфликтов. И сразу доложите.
— Плакали твои два, что бы это ни было, — поддела Киру Хельва.
— Ну и ладно, — пожала плечами девушка. — У нас в фильмотеке есть какие-нибудь клипы?
Хельва включила проектор. Пошли виды небольшого космо-порта. Над столицей царил огромный храм, прижавшийся к склону потухшего вулкана. Широкие лестницы, ведущие к входу, напомнили Хельве зиккурат. Ей были совсем не по нраву миры, где правили религиозные иерархии, но она отдавала себе отчет в том, что ее мнение никого не интересует. Слишком уж часто религии нагнетают такую тоску и безысходность... Алиот, четвертая в своей солнечной системе планета, находился слишком далеко от светила, так что лучи его доходили до поверхности, изрядно потускнев. А бурные вулканические кадры изображали процессию факельщиков — темные фигуры, закутанные в плащи с капюшонами, пересекают просторную площадь перед храмом.
— Да, ничего не скажешь — безрадостное местечко, — состроила гримаску Кира. — Но если у них в запасе всего пятнадцать тысяч, мы там долго не задержимся. — Она забренчала веселенький мотивчик, чтобы развеять мрачное впечатление.
— Но они действительно принадлежат к этнической группе, затребованной Неккаром, — с сомнением произнесла Хельва.
— Разве за этими колпаками что-нибудь разглядишь? Как ты думаешь, они так и появляются на свет в капюшонах? То-то был бы сюрприз для неккарцев!
Кира хихикнула, и гитара отозвалась смехом.
— Может быть, в сорочках с капюшонами?
Кира погрозила Хельве гитарой и отправилась осматривать отсеки.
— Дополнительные пятнадцать тысяч штук заставят нас потесниться, — оторвавшись от работы, заметила она, — если учесть, что в Мераке нас ожидают еще двадцать тысяч.
— Алиот находится на пути к Неккару, так что мы можем завернуть туда без особой потери времени. А потом — эге-гей! — и аист ринется в следующий полет.
Кира выпрямилась и, сморщив носик, повернулась в сторону Хельвы.
— Не понимаю, какое отношение «эге-гей» имеет к аистам?
— Для тебя, может, и не имеет, а для меня — самое прямое. Я ведь как-никак дева в железных доспехах.
— Ха! — Кира замолчала, все ее внимание сосредоточилось на очередном соединении, которое она разглядывала через увеличительный аппарат.
Когда они совместными усилиями закончили проверку, Кира заглянула в камбуз и рассеянно достала с полки банку с кофе. Она заметно приуныла, впервые за последние несколько дней, и, вернувшись в рубку, забралась с ногами в пилотское кресло и затихла — только пар нагревающегося кофе выдавал ее присутствие.
— Аист ринется в полет, людям деток принесет, — произнесла она наконец. — А знаешь ли ты, Хельва, что и я принадлежу к той же этнической группе? И эти искорки жизни — дети таких же людей, как я? С единственной разницей. Они оставили свое семя, а я — нет.
— Не болтай ерунду, — отрезала Хельва, надеясь предупредить очередной Кирин срыв. — Ведь ты же выполнила свой долг перед БСЧ, когда достигла совершеннолетия, разве не так?
— Нет, не так! — столь же резко ответила Кира. — В том-то все и дело. Тогда я уже повстречала Торна и хотела родить столько детей, сколько мне удастся. Я и думать не желала ни о каком банке, способном гарантировать сохранение хромосом, которые по сути я сама — Кира Фалернова-Мирски с Канопуса. Между прочим, — горько усмехнулась она, — я даже сочинила дилан, посвященный БСЧ, сплошной блеск остроумия, с нелестными нападками на производителей консервированных детей.
Она резко крутанулась в кресле и оказалась лицом к лицу с Хельвой, ее зеленые глаза сузились, выражая горькое презрение к своей тогдашней самоуверенности.
— Одна из многих подробностей моей биографии, которую неизвестный цензор так безжалостно вымарал, заключается в том, что мой единственный ребенок умер, так и не увидев света, умер в утробе своей матери, оставив ее навеки бесплодной...
Кира стиснула тонкими руками свои узенькие бедра.
— И никогда в этом чреве не забьется жизнь, несмотря на все достижения науки. И не останется никакого следа от Торна и того счастья, которое мы с ним пережили. Вот, — она щелкнула пальцами, — награда за нашу чудовищную эгоистическую самоуверенность!
Как раз имея в виду такие случаи, БСЧ и рекомендовал всем взрослым гражданам сдавать свое семя на хранение. Только какой смысл напоминать об этом Кире? Она и сама слишком хорошо знает о своей роковой ошибке.
— Вот почему после смерти Торна я не вернулась в школу, а занялась медициной. Но все мои познания доказывали одно: я не смогу родить, а значит, и возродиться. Наука научилась творить множество чудес, исправлять множество ошибок, да только не эту.
Она тяжело вздохнула, но горечь ее была уже не такой отчаянной, как тот первый всплеск. Похоже, подумала Хельва, — она смирилась со своим бесплодием, хотя так и не смирилась с необходимостью жить.