Сахар на обветренных губах
Шрифт:
— Папа, не надо! — из своей комнаты вылетела заплаканная Катька и попыталась оттащить от меня отца. — Папа, она так больше не будет!
— Не лезь, Кать! — мама прикрикнула на Катю и, подхватив ту на руки, унесла обратно в комнату.
— Чё ты молчишь, тварина?! — ещё немного, и у меня точно будет сотрясение от тряски, что он мне сейчас устроил.
— Она первая начала, — процедила я, глядя ему прямо в болотистые глаза. — Я просто шла в универ и никого не трогала.
— Не трогала она, — выплюнул отчим и брезгливо оттолкнул меня от себя. Не успев вовремя
— Нет, — с каменным лицом я смотрела на его краснеющую морду и давала понять, что моё решение — окончательное.
Отчим замер на месте, перестав мерить прихожую шагами. Несколько секунд он взглядом сверлил в моём лицо дыру, а затем подошёл ближе, чтобы снова обдать меня вонью из своего рта.
— Я сказал, пойдёшь и извинишься, — его голос опустился до тихих угрожающих ноток. — Поняла?
— Я не буду. Перед ней. Извиняться, — процедила я, желая каждое сказанное мной слово вдолбить молотком прямо ему в лоб.
Хлёсткая пощёчина на мгновение ослепила и дезориентировала. Он снова схватил меня за куртку, но теперь поволок за собой в мою комнату. Открыл дверь и закинул меня в темное пространство.
Я вновь ободрала ладони. Левое колено, уже повидавшее сегодня мало приятного, прострелило острой болью.
Отчим церемониться и ждать, когда я встану, не стал. Пнул меня в задницу, из-за чего я, с трудом удержавшись на руках, едва не угодила лбом в пол.
— Мало я тебя воспитываю?! — кричал он, разбрасывая что-то по моей комнате. Старая пластинка, которую я слышала миллионы раз. — Я столько бабла в тебя вложил, тварь неблагодарная! Все эти шмотки…
Именно их он сейчас разбрасывал по комнате. Даже свет не поленился включить, чтобы видеть, что лучше всего ломать.
Пока он разрушал мою комнату, я отползла к шкафу и села, оперевшись о него спиной. Вздрагивала каждый раз, когда что-то пролетало рядом со мной. На всякий случай прикрывала лицо руками, чтобы в него не прилетали осколки.
— Борь… Боря! Хватит, — мама пыталась докричаться до отчима. Он затих и, тяжело дыша, обернулся. — Может, Алёнка правда не виновата. Мало ли что той избалованной девке не понравилось…
— А меня не ебет! — его крик, наверное, слышала вся многоэтажка. — Меня сегодня как пацана отчитали! Я извинялся, хрен знает, за что! А эта сука… — швырнул он в меня подушку. — …весь день где-то проебалась, ни на звонки не ответила, ни в универе не появилась! Ещё и извиняться не хочет. Я, блядь, извинился, а эта сука выёбывается!
— Борь, ну, ты же её даже не выслушал.
— Я сказал, что она завтра извинится, значит она пойдёт и завтра же извинится перед
— А ты много извиняешься, когда нас ни за что бьёшь? — спросила я, поймав взгляд отчима.
Его лицо перекосилось от ярости.
— Закрой рот, сука!
Удар, от которого я успела спрятаться, прикрыв голову руками, угодил почти в ухо. Второй в плечо.
Он бил ладонями, поэтому было не так больно, как если бы кулаками.
Вместо того, чтобы плакать, я начала улыбаться. Потому что я права. И он это знает. Но признать это — для него равносильно поражению. А он никогда не согласиться с тем, что может быть в чем-то не прав.
— Боря! Боря, хватит! Ты же убьёшь её, Боря! — мама вцепилась в футболку отчима, хватала его за плечи и пыталась оттащить от меня.
А отчим, видя мою улыбку, лишь распалялся ещё сильнее.
В конце концов, я просто начала истерично смеяться, и, кажется, это ввело отчима в тупик. Он перестал меня бить и возить по полу. Смотрел на меня сверху вниз как на прокаженную, а потом молчаливо пришёл к выводу, что лучше меня не трогать.
Плюнув напоследок в мою сторону, вышел из комнаты. А затем, когда я подобралась и села спиной к шкафу, он заглянул, чтобы вынести приговор:
— Никаких сегодня срать и жрать! Только попробуй выйти из своей комнаты, отпизжу так, что мать не узнает.
Дверь хлопнула, меня обдало поток воздуха от неё.
Вытянув перед собой ноги, я обессиленно уронила руки на пол по сторонам от себя и просто пыталась привести дыхание в норму.
Отчим что-то ещё хлопал и топал в квартире. Кричал на маму и Катю, внушая им, чтобы те не подходили к моей комнате и не открывали дверь ни под каким предлогом. А во мне всё кипела и кипела злость. Я бы тоже сломала что-нибудь в своей комнате, да больше нечего. Отчим хорошо постарался.
Телефон в кармане куртки ударил короткой вибрацией. Не глядя, я расстегнула молнию и вынула его.
Вновь сообщение от Колесникова:
«Обиделась?»
Я смотрела на экран и не понимала, чего хочу больше. Послать его или…
«Хочу увидеть тебя. Сейчас», — отправила я ему ответ.
В строке состояния начали прыгать три призрачные точки.
Долго.
Исчезли и через несколько секунд вновь появились.
Я уж было начала думать, что он там поэму пишет.
«Через десять минут подъеду», — коротко ответил Колесников.
«К подъезду», — конкретизировала я.
Не дожидаясь ответа, заблокировала телефон. Сидя у шкафа, подтянула колени к груди и сложила на них руки. Глухо ударилась затылком о дверцу и прикрыла глаза.
Всего десять минут. Нужно подождать десять минут. И плевать, что будет дальше. Я настолько устала, что мне уже всё равно, где быть. Лишь бы не дома. Хотя бы сегодня.