Сахара
Шрифт:
Друзья прошли вместе через несчетное количество опасностей, требующих выдержки, но еще никогда Питт не видел в глазах Джордино выражения покорности. Джордино по сути своей был прагматиком. Он встречал любые огорчения и удары лицом к лицу, с характерной для него прямотой и стойкостью. В отличие от Питта он не мог воспользоваться силой воображения, чтобы отогнать мысли о жажде и боли, пронзающей тело, молящее о ниспослании хотя бы капли воды и пищи. Он не мог отвлечь себя от видений сказочного мира, и его мучения и отчаяние усиливались видениями плавательных бассейнов, немыслимых тропических напитков и бесконечной череды буфетных стоек, уставленных
Питт понимал, что эта ночь может стать последней. Если в этой смертельной игре их не убьет пустыня, им придется удвоить усилия в попытке выжить. Еще двадцать четыре часа без воды могут их доконать. Просто не будет сил двигаться дальше. Он позволил Джордино отдохнуть еще час, прежде чем разбудить его от глубокого сна.
– Надо выходить сейчас, если хотим хоть сколько-нибудь пройти до следующего рассвета.
Джордино с трудом приоткрыл глаза и попытался сесть.
– Почему бы не остаться здесь еще на день, чтобы потом стало легче?
– Слишком много мужчин, женщин и детей надеются, что мы спасемся сами и вернемся спасти их. У нас каждый час на счету.
Напоминания о страдающих женщинах и запуганных детях, оставшихся в золотых рудниках Тебеццы, оказалось достаточно, чтобы Джордино выбрался из тумана сна и тяжело поднялся на ноги. Затем, по настоянию Питта, они несколько минут уделили специальным упражнениям для онемевших мускулов и напряженных конечностей. Бросив прощальный взгляд на изумительные наскальные росписи, особенно на броненосец, они двинулись на восток, держа путь к скале, отмеченной Питтом как ближайший ориентир.
Они знали, что, за исключением нескольких коротких остановок на отдых, они должны идти и идти, пока не добредут до дороги, где на них наткнется какой-нибудь автомобилист, желательно с изрядным запасом воды в багажнике. И что бы ни случилось – иссушающая жара, песок, гонимый ветром, обжигающим кожу, препятствия в пути, – они должны брести, пока не упадут или не встретят помощь.
Раскаленный диск солнца укатился за горизонт, уступив место надменной половинке месяца. Ни единое дуновение ветра не тревожило песок, в пустыне воцарилась мертвая тишина. Пустынный ландшафт, казалось, уходил в бесконечность. Подобно костям динозавра, торчали скалы, все еще испуская волны тепла. Ничто не двигалось в округе, за исключением теней, ползущих и удлиняющихся от скал, подобно призракам, вызванным к жизни угасающим вечерним светом.
Они шли вот уже семь часов, давно миновав скалу, выбранную в качестве ориентира. Хотя ночь шла на убыль, становилось все холоднее. Уставших до изнеможения путников донимала неудержимая дрожь. Резкие перепады температуры вызывали у Питта ощущение, что за день он переживает смену всех четырех времен года: дневная жара – лето, вечер – осень, ночь – зима, утро – весна.
Рельеф местности изменялся так плавно, что Питт не сразу заметил, что камней и обнажении железных руд становилось все меньше, а затем они и вовсе исчезли. Только остановившись на минутку, чтобы взглянуть на звезды над головой и осмотреться, он с удивлением обнаружил, что они уже спустились вниз по склону плато и оказались на плоской равнине, изрезанной многочисленными «вади» – руслами высохших рек или следами давних наводнений.
Их продвижение замедлялось жуткой усталостью; они уже не столько шли, сколько ковыляли, как два инвалида, у которых отобрали костыли. Голод и жажда вкупе с изнеможением превратились в неподъемный груз, который им приходилось тащить на своих плечах. Они брели и брели, чувствуя
Питта подгоняли видения мучений, которым подвергали О'Баннион и Мелика женщин и детей в рудничном аду. Он представлял себе, как плеть Мелики опускается на спины беззащитных жертв, и без того еле живых от лишений и непосильного труда. Кто знает, сколько их еще умерло со дня побега? Быть может, Еву тоже уже отнесли в камеру и бросили вместе с другими трупами? Он мог бы отбросить в сторону эти назойливые мысли, но позволял им кружиться в мозгу, поскольку они пришпоривали его, заставляли подняться над собой, над своей усталостью, игнорируя мучения, и двигаться вперед с холодной выносливостью механизма.
Питт с удивлением обнаружил, что не помнит, когда у него пропала слюна. Хотя он и посасывал маленькие камешки, чтобы немного размягчить иссохшую гортань, но так и не вспомнил, когда же все-таки прекратилось слюноотделение. Его язык распух, как сухая губка, и было такое ощущение, что он лизал дубильные квасцы. Тем не менее глотать он все еще мог.
Они уменьшили потовыделение, передвигаясь в холоде ночи и не снимая рубашек днем, поскольку испарения пота охлаждали тело. Но Питт понимал, что они здорово обессолились, что усугубляло усталость.
Питт пускался на любой трюк, который он мог раскопать в своей памяти применительно к искусству выживания в пустыне, включая дыхание через нос, чтобы уменьшить потерю жидкости, и сведение разговоров к минимуму – только тогда, когда останавливались на отдых.
Они подошли к руслу узкой песчаной реки, бегущей между холмами, усеянными камнями. По этому руслу они шли до тех пор, пока оно не повернуло на север, после чего выбрались на берег и двинулись прежним курсом. Начинался новый день, и Питт остановился, чтобы свериться с картой Фэйруэзера, развернув дрожащий лист к разгорающемуся на востоке зареву восхода. Схематичный рисунок указывал на какое-то огромное сухое озеро, тянущееся почти до Транссахарской магистрали. И хотя по ровной почве шагать было легче, Питт отметил про себя новую смертоносную опасность – на открытом пространстве не существовало тени. Стало быть, во время палящего дневного зноя отдохнуть будет негде. Твердая гравийная почва не позволит зарыться в нее. Придется продолжать движение, претерпевая всю ярость открытого жара. А солнце уже взрывалось в небе, подавая сигнал к началу нового дня нечеловеческих мучений.
По счастью, небо ненадолго заволокло облаками, скрыв солнце и подарив людям почти два часа блаженного облегчения. Однако вскоре облачность растаяла, и солнце вернулось, еще более жгучее, чем прежде. К полудню Питт и Джордино едва цеплялись за жизнь. Они чувствовали, что если их измученные тела не прикончит дневная жара, то это сделает ночной холод.
И тут они внезапно вышли к глубокому ущелью с крутыми склонами, уходящими вниз метров на семь ниже поверхности сухого озера и разрезающими его подобно рукотворному каналу. Поскольку Питт смотрел только себе под ноги, он чуть не сорвался с обрыва. Чудом удержавшись на краю, он остановился, в отчаянии взирая на неожиданное препятствие. Он просто был уже не в состоянии сползти вниз, на дно этого ущелья, а затем вскарабкаться наверх, на другую сторону. Джордино зашатался рядом с ним, обмяк и упал на землю.