САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
«Жалко, я не писатель, - думал Сакуров в сенях, куда выскакивал подышать свежим воздухом, - а то можно было бы замутить такой романище, что куда там Гоголю с Достоевским…»
Двадцатого февраля отмечали день рождения Семёныча. И стукнуло ему шестьдесят три года. Патроны к тому времени у Семёныча кончились, поэтому торжества прошли почти без эксцессов. Сакуров с Жоркой снова не пили, но подарили Семёнычу пятьсот рублей. Виталий Иваныч притаранил литр самогона, а Гриша презентовал Семёнычу шкуру убитого им накануне зайца. Варфаламеев преподнёс бывшему столичному таксисту изящную коробочку из-под перстня, который бывший лётный штурман вложил в дело. В изящной
Без подарков припёрлись Мироныч и военный. Мироныч списал Семёнычу часть долга в одно ведро картошки, а военный обещал подарить Семёнычу полевой телефон. Насчёт полевого телефона Семёныч тотчас загорелся и посадил военного на второе почётное, после себя, место.
«А на хрена ему полевой телефон? – «корректно» поинтересовался Виталий Иванович. – Для того, чтобы бы с кем-нибудь по нему говорить, нужен ещё хотя бы один» (76).
«Ну что ты всё…» - хотел завестись Семёныч, однако военный предварил это дело.
«Насчёт ещё одного будет трудно, но можно, - заявил он, - потому что один телефон, который я подарю Семёнычу, у меня личный, а второй придётся изымать из военной комплектации».
«Ну и сколько он будет стоить?» - с плохо скрываемым сарказмом интересовался Жорка.
«Я думаю, за литр спирта договоримся», - подмигнул ему дубовый военный.
«Только не со мной! – ухмыльнулся Жорка. – Стану я давать литр спирта за списанное десять лет назад барахло».
«Нет, он опять?! – вопил Семёныч. – Человек обещает мне такую вещь, про которую в любом кино, которое про войну, показывают, а он… Да я сам выставлю за второй телефон литр спирта!»
«Ну, и кому мы его поставим?» - начинал лебезить Мироныч, которому всякое говно в хозяйстве годилось.
«Петьке Варфаламееву, во!» – торжественно обещал Семёныч.
«Спасибо», - благодарил вежливый Варфаламеев.
«А можно и Миронычу», - алчно подстрекал военный, запасшийся в своё время полусотней списанных раритетов и не знавший, кому бы их сбагрить хоть за что.
Глава 44
Пятого марта Жорка снова поехал за пенсией. Вернулся он десятого, пьяный и злой. Сакуров как раз вернулся с работы и кормил подросших поросят. Мироныч в это время прятался в своём дровяном сарае, куда его загнал Дик. Дело в том, что Жорка придумал не просто так кормить окрепшего и вымахавшего в собачью сажень дармоеда, но попутно натаскивать его на хозяина. Надо отдать должное Дику, он оказался смышлёным кобелём и уже через месяц кормления сосисками не в шутку бросался на Мироныча. Но что самое интересное, такое поведение годовалого питомца нравилось его хозяину, потому что чем злее зверь, тем целее добро. И, если бы не гадские соседи, пресекавшие завывания голодного кобеля с помощью милиции и повсеместно расплодившихся адвокатов, сидеть бы Дику в городской квартире на коротком поводке. Причём сидеть без сосисок, куриных косточек, сухого собачьего корма и даже без хлеба, потому что хлеб кусался тем больше, чем старше и жадней становился Мироныч.
В общем, Сакуров кормил поросят, Мироныч сидел в сарае, Семёныч с Варфаламеевым подыхали с похмелья возле японского телевизора за самоваром, а Жорка долбил в запертую дверь своего соседа.
– Костя! – орал ветеран Афганистана. – Ты что, умер?!
– Бегу, бегу! – спохватился Константин Матвеевич, услышав Жоркин голос. Выскочив на крыльцо и увидев поддатого соседа, Сакуров расстроился, а тут ещё Мироныч.
– Костя! Жорочка! Миленькие! Подержите Дика, пока я перейду к вам или к Семёнычу.
– Почему не к себе?! – рявкнул Сакуров.
–
– Что, опять? – укоризненно спросил Константин Матвеевич.
– Да чё ты распричитался, как баба: опять – не опять, - пробурчал Жорка, доставая из-за пазухи початую бутылку и выпивая прямо из горла.
– Стаканы же есть, - засуетился Сакуров возле стола.
– Не могу ждать, душа горит… Что, Мироныч снова возле поросят крутился?
– Да, говорит: уже пора начинать резать.
– Сволочь…
Жорка скинул куртку, ополоснулся под рукомойником и принялся потрошить рюкзак. На столе появилась магазинная снедь и выпивка. Константин Матвеевич соорудил приборы, домашнюю закусь и поставил на плиту чайник.
– Что-то случилось? – спросил он, усаживаясь за стол напротив Жорки, который, не закусывая, выпил уже второй стакан водки.
– Сейчас расскажу, - пообещал он и закурил.
– Да, ты уж не медли, а то…
И Константин Матвеевич кивнул в ту сторону света, где подыхали с похмелья в избе Семёныча её хозяин и его собутыльник Петька Варфаламеев.
– Короче говоря, снова запивать я не собирался, - более словоохотливо, но всё равно злым голосом сообщил Жорка, - хотя поводы были на каждом шагу…
Он глубоко затянулся, положил сигарету в пепельницу, приготовил себе бутерброд с колбасой, налил в стакан немного водки.
– …Во-первых, приезжаю домой, бабы дома нет, а в холодильнике – два яйца…
– Ты же поздно вечером приехал? – удивился Сакуров.
– Именно! В общем – баба моя у своей дорогой мамаши, которая, видите ли, решила заняться бизнесом…
– Так это ж хорошо – если бизнесом, - снова удивился Сакуров, на этот раз Жоркиной злости в ответ на столь благое начинание.
– Что – хорошо?! – аж подпрыгнул Жорка. – Да ты, блин, тёщу мою не знаешь!
– Понятно, что не знаю…
– Жена моя сейчас работает по усечённому графику, потому что их бывшее оборонное предприятие никак не может перестроиться с производства ступеней для баллистических ракет на сборку тайванских кухонных комбайнов, - издали начал Жорка, выпив водки, съев бутерброд и снова задымив отложенной сигаретой. – А тёща, дура набитая, кинулась выручать одну свою старинную знакомую, которая ещё с советских времён задолжала тёще две тысячи – подчёркиваю – советских! – рублей! И выручать как? Дело в том, что данная старинная знакомая действительно занялась бизнесом, потому что мужик у неё – мент. Знакомая, в общем, открыла торговлю на своём рынке какими-то ущербными тряпками, а мужик прикрывает её от местной рэкеты и налоговой службы. Короче: звонит моя тёща своей старинной знакомой насчёт долга, а старинная знакомая говорит, что все её деньги в деле, но она может выручить тёщу ещё лучше, нежели отдаст ей какой-то долг. Ещё короче: впаривает старинная знакомая моей безмозглой тёще три центнера вышеупомянутых тряпок якобы по оптовой цене и разрешает вернуть стоимость впаренного товара после реализации, каковая реализация может произойти с выгодой для тёщи, потому что на дворе рынок, и никто не запретит тёще продавать ущербные тряпки даже в два раза дороже оптовой цены. Усекаешь?
– Не очень, - пожал плечами Сакуров, наливая в кружку чай и принимаясь за свой бутерброд.
– Дело в том, что этим бизнесом моя тёща занимается уже полгода, и я выяснил, что аналогичные тряпки на любом рынке стоят ровно столько, сколько просит за них старинная знакомая моей недоделанной тёщи. Ну?
– Ни хрена себе! – удивился бывший морской штурман. – Так почему ты не скажешь об этом своей тёще? Или своей жене? Ведь глупо брать какие-то ущербные тряпки и рассчитывать выручить от их реализации…