САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
Покинув территорию рынка, Сакуров, Жорка и отчаянно рыгающий экс-водила кинулись ловить такси или какого-нибудь частника. Между делом дальний родственник Семёныча потребовал деньги.
– Какие деньги? – угрожающе спросил Жорка.
– За грузовик, вот какие, - бесстрашно пояснил экс-водила.
– И ты сам потом выплатишь кредит? – уточнил Жорка.
– Не-эт! – хитро возразил ушлый земляк. – Кредит обещал заплатить ты.
– Я что-то не пойму: ты дурак? – удивился Жорка.
– Чево это я дурак? – обиделся экс-водила. – Ты деньги давай!
– Хорошо. Вот тебе твои деньги. И чтоб я тебя больше
Сакуров в это время остановил тачку и стал спрашивать, за сколько хозяин тачки отвезёт их в ближайшую харчевню.
– Так я вас сегодня угощу, - предложил дальний родственник Семёныча, - а потом ты кредит заплатишь. Как обещал, между прочим.
– Там тебе тачку поймали, угощайся сам, гнида. Костя, пошли отсюда.
– Что случилось?
– Да что ты, Жорка, прямо, как не родной? – засуетился земляк. – Ведь я же вас не только угостить хочу, но и билеты купить. Ведь надо нам всем домой ехать?
– Езжай один.
– Что случилось? – повторил вопрос Сакуров.
– Пошли отсюда, - повторил Жорка, - потом объясню.
– Эй, так мы едем? – подал голос мурманский извозчик.
– Да ладно тебе, Жорка, - перепугался Николай. – Бери все деньги назад, если ты такой гордый.
Говоря, он незаметно отщипнул от вороха несколько бумаг и спрятал их под одежду. К слову сказать, этот дальний родственник Семёныча за всю свою жизнь далеко ездил один только из армии, потому что туда его отвезли. Но какие тогда были времена? Смешные и скучные были времена, когда кассиры ездили за зарплатой рабочих и служащих в трамваях, а в любое советское учреждение можно было зайти пописать или попудрить носик. Теперь же, когда демократы распоясались не на шутку, а убить человека из-за денег стало, что высморкаться, катиться одному из Мурманска в Угаров было страшновато.
– Что, ладно?! – заорал Жорка. – Ты кончай меня доставать, понял! Давай деньги, урод…
– Чево это я урод? – снова обиделся экс-водила. – Грубый ты человек, Жорка…
– Так что, поехали? – уточнил мурманский извозчик, когда троица погрузилась в его сильно подержанный драндулет.
– Поехали, родной, только быстрее, - попросил его Сакуров.
Грузовичок пропили за ночь.
Начали в кабаке, потом перебрались на хату к какой-то гулящей местной бабе. Сначала эта баба была совсем одна, и как она оказалась за столиком Сакурова, Жорки и Николая, никто из троих толком не помнил. Но эта баба как-то всем сразу понравилась, земляки наперебой её угощали, и все трое наперебой целовались с ней на брудершафт. А когда наступило время закрытия кабака, где-то полпервого ночи, баба пригласила земляков для продолжения банкета к себе домой.
– Надо было сразу ко мне идти! – визгливо говорила она, обнимаемая по очереди то Николаем, то Жоркой. – Сколько денег зря на ресторанную наценку перевели!
– Ерунда! – орал пьяный Николай, не потративший ни копейки своих денег. – Сколько той жизни! Ты, кстати, одна живёшь?
– Одна. Муж сидит, а мать в больнице.
– Это хорошо, - потирал руки Николай.
«Чего ж тут хорошего?» - думал Сакуров, стараясь идти ровно по хреново освещённым улицам крупного российского портового города. Идти, правда, далеко не пришлось. Баба жила в трёх кварталах от кабака в двухэтажном деревянном доме. Квартиру она занимала двухкомнатную.
Глава 21
Кончилось тем, что в десять утра их всех выгнали из дома гулящей бабы, которую они все трое якобы сняли в кабаке. Выгнали со скандалом, а инициировала скандал якобы больная мать бабы. Проснувшись раньше всех, она посовалась по квартире, не нашла, чем похмелиться, и начала орать. При этом она не стеснялась в выражениях и отдельных словах, под конец договорившись до прямых угроз физического насилия над тремя какими-то бродягами, которые дрыхнут в её квартире. Под тремя бродягами якобы больная мать гулящей бабы подразумевала Сакурова, Жорку и хитрожопого дальнего родственника односельчанина Семёныча.
«Надо линять из этого гадюшника», - подумал Сакуров, окончательно просыпаясь. Рядом с ним на полу спали Жорка, Николай и муж бабы. Сама баба ругалась в кухне с одним из корешей мужа. Медперсонал и остальные кореша отсутствовали. Одни, наверно, ушли на дежурство в больницу, откуда сопровождали пациентку, другие, очевидно, отбыли в места заключения.
– Ну, чё разлеглись? – продолжала скандалить мать бабы. – А ну, валите отсюда, а то щас участкового вызову!
«Как же башка болит», - подумал Сакуров.
– Заткнись, старая швабра! – рявкнул, проснувшись, Жорка.
– Это кто тут старая швабра?! – завизжала изобиженная мать бабы.
– Ты, это, не тронь тёщу, а то худо будет, - прокряхтел муж бабы.
Жорка молча накатил мужу в ухо и тот заткнулся. Но расходившуюся пациентку неизвестного медучреждения успокоить было не так просто. Она, продолжая визжать, сдёрнула со стены пустую книжную полку и поехала на Жорку. В это время Николай встал на четвереньки, схватил озверевшую тётку за ноги и опрокинул её на спину. Упав, тётка затихла, а Николай подхватился и крикнул:
– Полундра!
– Да, надо смываться, - поддержал Николая Жорка и толкнул Сакурова. Константин Матвеевич, стеная, оторвал туловище от жёсткого ложа и, шатаясь, направился к выходу. Шёл он еле-еле, цепляясь ногами за пол в комнате и прихожей. Поэтому успел услышать, о чём ругалась гулящая баба с одним из корешей её мужа.
– Ты, чё, сволочь, опять решил нахаляву мной попользоваться? – вопила баба.
– Да ничего я тобой не пользовался, - добродушно отбрехивался кореш.