Саладин. Победитель крестоносцев

Владимирский Алексей Викторович

По этому поводу Баха ад-Дин писал: «Франкские завоеватели — да ослабит их Аллах и да приведет к поражению — разбили лагерь в Бейт Нубе (Бетноблем), населенном пункте, расположенном примерно в дне пути от Иерусалима. Султан находился тогда в Иерусалиме, он выставил аванпосты и послал людей следить за всеми вражескими перемещениями. Он постоянно получал известия о франках, об их упрямом намерении подойти к Святому городу, взять его в осаду и начать обстреливать снарядами (канабил) [из баллист]. Поскольку это вызвало великий испуг среди мусульман, он созвал своих эмиров, сообщил им о беде, грозящей правоверным, и спросил их, правильно ли оставаться в городе. Все они выказали учтивость [и смелость], но внутри у них было иное, чем внешне. Они единодушно заявили, что нет пользы от присутствия султана в Иерусалиме и это даже может обернуться опасностью для Ислама; они сами останутся в городе, а он пойдет с отрядом воинов и окружит франков, как это было сделано при Акре. Возглавив эту армию, он должен был ошеломить врага и отрезать его от запасов продовольствия; а они тем временем должны были удержать город и отражать атаки. На этом совет закончился и все разошлись. По окончании совета султан непременно решил остаться в городе, так как прекрасно знал, что, если он покинет Иерусалим, там никто не останется. После того как эмиры разъехались по домам, от них прибыл

гонец, который сообщил ему, что они останутся в Иерусалиме, если только он оставит во главе их своего брата ал-Малика ал-Адиля или одного из своих сыновей. Он понял, что это сообщение означает, что они не желают оставаться в городе, его сердце захлестнула горечь, и он не знал, что ему предпринять. В ту же ночь, а это была ночь на пятницу, я находился по долгу службы в его покоях и должен был пребывать на своем посту с вечера до рассвета. Стоял сезон дождей, и с нами не было никого третьего, кроме Бога. Мы строили планы, обсуждали последствия каждого плана; однако в конце концов, видя, до какой степени он охвачен беспокойством, я встревожился за его здоровье. Поэтому я умолил его прилечь и, если удастся, немного поспать. Он ответил: «Тебе, наверное, тоже хочется спать», — и поднялся (чтобы удалиться). Вернувшись к себе, я посвятил время до зари, когда прозвучал призыв к молитве, кое-каким делам личного характера. Поскольку обычно я совершал утреннюю молитву вместе с ним, я прошел в покои и застал его совершающим омовение. «Я глаз не сомкнул», — сказал он. Я ответил, что знаю об этом. «Каким образом?» — спросил он. Я ответил: «Потому что я сам не спал из-за того, что у меня не было времени». Затем мы совершили молитву и занялись тем, что нам предстояло сделать. Наконец я сказал: «У меня есть идея, и неплохая, если такова воля Аллаха!» Он спросил: «Что же это за идея?» Я отвечал: «Поддержка — от Аллаха, обратись к Нему и доверься Его милости, и ты будешь избавлен от этого несчастья». — «Так как же мы должны поступить?» — осведомился он. Я ответил: «Сегодня — пятница; мой покровитель совершит ритуальное омовение, прежде чем направится днем в мечеть ал-Акса, и, по обычаю, помолится в этом святом месте, месте ночного путешествия Пророка. Ты поручишь доверенному слуге тайно раздать милостыню; затем ты сотворишь молитву из двух ракатов между азаном и икамой и в земном поклоне обратишься к Аллаху с просьбой о помощи. Есть достоверный хадис по этому поводу. Мой покровитель скажет про себя: “О Аллах! Я исчерпал все земные способы защитить религию, какие только были в моем распоряжении. Мне ничего не осталось, кроме как искать опору в Тебе, вверить себя в Твою власть и положиться на Твою милость. На Тебя одного я уповаю, Ты — лучший из хранителей. Будь уверен, что Господь слишком великодушен, чтобы отвергнуть твой призыв». Он поступил в точности, как я посоветовал, и я, как обычно, молился рядом с ним. Когда он совершал два раката между азаном и икамой, совершая земные поклоны, я заметил, как слезы капают на его седеющую бороду, а с нее — на молитвенный коврик; однако я не слышал, что он сказал. День подходил к концу, когда прибыл гонец с донесением от Изз ад-Дина Журдика, командовавшего в то время авангардом; в донесении говорилось, что франки охвачены великой тревогой; что сегодня их воины сели на коней и выехали на равнину; что они стояли там до полудня, а затем все вдруг вернулись в лагерь. Утром в субботу прибыло другое донесение того же содержания. Днем прибыл шпион, сообщивший, что меж франков возникли разногласия, что [король] французов заявил о совершенной необходимости осадить Иерусалим, тогда как английский [король] и их сторонники не хотели рисковать делом крестоносцев, отправляя войска в гористую местность, где они будут практически лишены воды, ибо султан велел уничтожить все колодцы в окрестностях города. А также что их вожди покинули лагерь, чтобы, по своему обыкновению, провести совет, ибо у них был обычай, согласно которому вопросы войны обсуждались на совете, во время которого они сидели верхом. А еще он сообщил, что они решили передать вопрос на рассмотрение десяти человек, которых они выбрали из своего числа, и поступить так, как те решат. Утром в понедельник гонец привез благую весть о том, что враг свернул лагерь и направляется к Рамле. Таков пример великой веры султана в Бога. Я сам был тому свидетелем».

Как отмечает Мишо, «покидая Аскалон, мусульмане сровняли город с землей. Ричард отдал приказ восстановить укрепления города. Для этой цели были употреблены прежде всего тысяча двести христиан, освобожденных крестоносцами в ходе последних боев [18] . Но этого оказалось мало. Тогда Ричард потребовал, чтобы все крестоносцы, включая знатных баронов, взялись за кирпичи и цемент, сам первый подав пример. Среди вождей начался ропот. «Я не плотник и не каменщик», — заявил Леопольд Австрийский на упрек Ричарда. «Мы приехали в Азию не строить Аскалон, а освобождать Иерусалим», — вторили ему другие. Герцог Бургундский, уже до этого пытавшийся занять независимую позицию, теперь покинул армию и отбыл в Тир; за ним последовали многие французы. Разлад между английским королем и Конрадом Тирским перешел в открытую вражду. Встреча обоих соперников с целью урегулировать противоречия лишь подлила масла в огонь; взаимные оскорбления и угрозы сделали примирение невозможным. А тут еще все осложнилось событиями в Птолемаиде. Пизанцы и генуэзцы, остававшиеся в освобожденном городе, затеяли ссору, приведшую к крови. Конрад, приняв сторону генуэзцев, поспешил к ним на помощь, рассчитывая овладеть городом. Только оперативность Ричарда, который быстрым маршем опередил соперника, заставила маркиза Тирского и верных ему людей отступить во владения Конрада.

18

Такое постоянное разрушение, а потом возведение заново крепостных стен, которые вскоре опять приходилось разрушать, чтобы они не достались врагу, прекрасно символизирует тщету Крестовых походов, поскольку это предприятие, за редким исключением, не принесло практической пользы его участникам.

Между тем вскоре после Пасхи к Ричарду прибыли его сторонники из Англии с известием, что младший брат короля Иоанн поднял смуту в стране. Обеспокоенный Ричард сообщил другим вождям, что будет вынужден их покинуть и вернуться в Англию. Он обещал оставить в Палестине две тысячи отборных пехотинцев и триста конных рыцарей. Выразив сожаление по поводу его отъезда, бароны снова подняли старый вопрос о короле иерусалимском, который должен был остаться в Палестине за главного. Ричард предоставил им возможность выбора, и большинство высказалось за Конрада Тирского. Весьма неприятно пораженный этим, король, однако, не стал возражать и отправил в Тир своего племянника Анри, графа Шампанского, с тем чтобы известить вновь избранного. Конрад не мог скрыть удивления и бурной радости; но насладиться королевским достоинством ему так и не удалось: в разгар коронационных торжеств два молодых исмаилита, посланные Старцем Горы, смертельно ранили его своими кинжалами.

Смерть эта вызвала различные кривотолки. Обвиняли Саладина, якобы заказавшего Старцу двойное убийство — Конрада и Ричарда, которое исмаилиты выполнили лишь наполовину; но эта версия кажется абсурдной: непонятно, зачем Саладину было убивать своего верного и полезного союзника? Иные считали, что это месть графа Торонского за похищение Конрадом его жены и титула. Большинство крестоносцев, однако (а вслед за ними и многие историки), не сомневались в виновности Ричарда, которому была особенно выгодна эта смерть. Несмотря на то что героическое мужество английского короля не допускало и мысли о столь позорной мести, ненависть, возбужденная им к себе, заставляла поверить этому обвинению. Известие о гибели Конрада вскоре достигло Европы, и Филипп Август, якобы опасавшийся для себя подобной участи, стал повсюду появляться окруженный стражей; правда, предполагали, что здесь больше кокетства, нежели страха, равно как и желание показать папе, а также всему христианскому миру, что за чудовище английский король.

Анри Шампанский, вестник Ричарда, заменил Конрада в управлении Тиром и, вступив в супружество с вдовой убитого, стал новым королем Иерусалима, причем это обстоятельство оказалось одинаково полезно и англичанам, и французам, поскольку Анри состоял в близком родстве и с французским королем.

В это время Ричард, сражавшийся на равнинах Рамлы, совершал свои удивительные подвиги, снося до тридцати голов мусульман ежедневно. При известии, что его племянник избран иерусалимским королем, он передал Анри все города, отвоеванные у мусульман его оружием. Новый король отправился затем в Птолемаиду, где народ с восторгом приветствовал его как преемника царя Давида и доблестного Готфрида Бульонского. При этом никому и в голову не пришло вспомнить о Ги Лузиньяне, законно избранном иерусалимском короле и сопернике маркиза Тирского; считая его абсолютно бездарным, его просто не принимали в расчет».

Бернард Казначей так рассказывает об убийстве маркиза Монферратского: «После того случилось, что караван сарацин шел из Египта, в Дамаск. В караване слышали, что Саладин стоит перед Яффой, и потому сарацины двигались без боязни и расположились в пяти милях от Яффы. Королю Ричарду дали знать, что идет богатый караван и что он, овладев им, приобретет большие богатства. Король вооружил своих людей, захватил караван и привел его в Яффу; после того он собрал баронов армии и сказал им, что намерен идти, взять и укрепить Аскалон и что если этот город будет укреплен, то страна найдет в нем гораздо лучшую защиту. Они отправились туда и взяли Аскалон, поставили в нем хороший гарнизон и овладели двумя ближайшими замками: Газой и Даруном. Король Англии и бароны остались там, потому что эта страна считалась здоровее других…

В это же время случилось, что к городу Тиру прибыл купеческий корабль из страны ассасинов. Маркиз Тира (Конрад Монферратский, носивший титул короля иерусалимского) имел надобность в деньгах; он послал на корабль и приказал взять на нем столько имущества, сколько будет угодно. Купцы сошли на берег и жаловались маркизу, что их ограбили; они молили именем Бога возвратить принадлежавшее им. Маркиз отвечал, что он лишил их не всего имущества и удерживает для себя только остальное. Но они говорили, что будут жаловаться своему властителю, если он не хочет их удовлетворить; на это маркиз отвечал, что они могут действительно жаловаться. Купцы возвратились, рассказали своему властителю об убытке и пожаловались. Когда государь ассасинов услышал это, он потребовал от маркиза возвратить имущество его людей; маркиз отвечал, что не отдаст. Государь ассасинов потребовал вторично того же, говоря, что в противном случае ему будет худо; маркиз отвечал, что не отдаст.

Тогда государь ассасинов повелел двум из своих людей идти в Тир, чтобы умертвить маркиза. Они отправились. Прибыв в Тир, они приняли христианство, и один из них поселился у маркиза, а другой у Балиана Ибелина, женатого на королеве Марии и жившего в Тире. Случилось, что вечером маркиза отправилась в баню; маркиз не хотел есть до ее возвращения; видя, что она остается слишком долго, он почувствовал голод. Тогда он сел на коня вместе с двумя рыцарями и отправился на квартиру епископа Бове, чтобы поесть с ним. А епископ поел еще до его прибытия. Тогда он вернулся домой. Въехав в узкую улицу, близ менового двора, он увидел, что с одной стороны и с другой показались два человека. При его приближении они выступили к нему навстречу, и один из них подал письмо; маркиз принял, но другой вытащил нож и ударил его так, что он пал мертвым. Так рассказывают туземцы о его смерти (29 апреля 1192 г.). Говорят, что король Англии действовал руками ассасинов и что он послал также во Францию умертвить короля Филиппа II; быть может, что это несправедливо, но королю Франции донесли, будто король Англии имел такое намерение. Король Филипп был очень испуган и приказал охранять себя; долгое время к нему не допускали никого, кто не был хорошо известен. Во время умерщвления маркиза король Англии находился в Акре. Когда он узнал, что маркиз убит, он поспешно сел на коня и явился в Тир, приведя с собой своего племянника, Генриха Шампанского; именно вследствие того и составилось дурное мнение о его участии в убийстве маркиза: ибо маркиз был убит во вторник, а в следующий четверг Ричард женил Генриха Шампанского на вдове маркиза».

Следует подчеркнуть, что, наряду с версией конфликта из ассасинскго каравана и версией о том, что убийц маркиза Монферратского нанял король Ричард (в пользу этого было также длительное отсутствие маркизы в день убийства), нельзя сбрасывать со счетов и версию о том, что с убийцами маркиза договорились люди Саладина, который не мог простить ему спасение Тира, что имело важное значение для последующей войны с участниками Третьего Крестового похода.

По словам Мишо, «новые послы, прибывшие с Запада, взбудоражили Ричарда известием о продолжающихся смутах в Англии и о том, что французский король, вопреки своим клятвам, угрожает Нормандии. Это казалось тем более прискорбным, что в Палестине счастье начало улыбаться крестоносцам: стихли их междоусобия, а победы Ричарда заставили призадуматься Саладина. Все вожди собрались и дали клятву: уедет ли король или останется — продолжать поход. Это решение было принято с энтузиазмом армией. Но общая радость словно не касалась Ричарда. Он задумывался и уединялся; решимость соратников словно наводила на него тоску, они же боялись потревожить короля вопросом или сочувствием».

Победа при Арсуфе не была в полной мере реализована крестоносцами прежде всего из-за растущих внутренних разногласий в их лагере, начавшейся борьбе как за палестинские, так и за европейские земли. Вождям крестоносцев становилось все очевиднее, что поход пора заканчивать и что Иерусалим так и останется недосягаемой целью. Саладин же осознал, что военной победы над крестоносцами ему не одержать, и тоже стремился к переговорам.

Переговоры о мире и битва с крестоносцами при Яффе