Саламандры
Шрифт:
Ты боишься всего…
Слова, воскресшие в памяти, были словно холодная сталь, пронзившая тело. Ибо где-то в глубине души, в каком-то ее тайнике, который нашел и так безжалостно вскрыл Воин-Дракон, Тсу'ган знал, что это правда. И ненавидел себя за это. Он подвел своего господина и тем претворил в жизнь свой самый главный страх. Очищение — вот единственный ответ слабости. Кадай погиб, потому что…
Боль затопила сознание Тсу'гана вместе с вонью его собственной кожи, подвергшейся пытке. Боль была острой и чистой — Тсу'ган наслаждался
— Счисти ее, Зо'кар, — хрипел он. — Счисти ее всю…
Жрец-клеймовщик, убоявшись гнева своего господина, повиновался, по новой прожигая линии старых побед и прошлых успехов Саламандра. Это уже выходило за рамки церемонии. В том, чему Тсу'ган умышленно подвергал себя, не было чести. Это уже был мазохизм — постыдная уловка, чтобы избавиться от чувства вины.
К тому времени, как Зо'кар закончил и жезл почти остыл, Тсу'ган уже с трудом дышал. Тело горело мучительной болью, жар от охаживавшего его клейма уходил легкой дымкой. Все помещение заполнял запах гари и паленого мяса.
Мазохизм входил в пагубную привычку.
Тсу'ган снова видел момент гибели своего капитана. Следил, как тело его пожирает ослепительный луч мультимелты. Глаза жгло от воскресшего в памяти сияния. С трудом втянув воздух, Тсу'ган смог лишь прохрипеть:
— Еще…
В своем полубреду он не замечал фигуры, которая наблюдала за ним из сумрака.
Дак'ир нашел капитана в одном из малых залов стратегиума. Аскетичная комната, лишенная знамен, триумфальных досок и трофеев, была суровой, практичной и холодной, почти как сам Н'келн.
Склонившись над простым металлическим столом, капитан внимательно изучал галактические карты и звездные лоции вместе с братом-сержантом Локом. Лок командовал одним из трех отделений опустошителей третьей роты — Испепелителями. Ветеран Бадабской войны, он носил черно-желтые полосы на левом наколеннике в память о доспехах, в которых сражался во времена того конфликта. Лок был суровым и мрачным воином, за два столетия войны его выдержка приобрела крепость камня. Левую сторону его лица пересекал длинный шрам — ото лба, проходя между двумя платиновыми штифтами за выслугу лет, до подбородка. Этот шрам Лок заработал при высадке на боевую баржу Палачей «Клинок вечных мук» на Бадабе. Бионический глаз на другой половине заросшего седой щетиной лица был имплантирован гораздо раньше, после очищения Имгарла, когда Лок еще был простым боевым братом. Лок и тогда служил в третьей роте и был назначен в небольшой отряд в помощь второй роте, которую отправили в поход в полном составе. Он напоминал Дак'иру старого змея, чью шкуру, жесткую, словно дубленая кожа, изжевало разрушительное действие времени. Глядя на его угрюмое лицо, можно было подумать, что чувствует он себя так же.
Левую руку ветерана-сержанта охватывал силовой кулак. Лок положил громоздкое с виду, но смертоносное оружие на стол, обсуждая с капитаном какие-то вопросы оперативного характера. Какую операцию они собирались провернуть, Дак'ир не знал. Многие в ордене считали, что Лока уже пора отправить на повышение в первую роту, но мудрый Ту'Шан
Лок взглянул на вошедшего Дак'ира и едва заметно кивнул.
— Сэр, вы вызывали меня, — склонив голову, произнес сержант.
Н'келн оторвался от своих планов, все еще погруженный в раздумья. Когда он выпрямился, открылось все великолепие его боевого облачения. С близкого расстояния доспех ручной работы смотрелся по-настоящему изысканно. Инкрустированный символическими изображениями драконов, отделанный полосками сверхплотного адамантия, которые опоясывали усиленную керамитовую броню, доспех представлял из себя настоящий шедевр. Явно бывший частью комплекта, на столе валялся горжет, который Н'келн отцепил, чтобы шее было свободнее. Рядом с горжетом покоился боевой шлем: традиционная седьмая модель, но более сглаженная, с клыкастой драконьей мордой вместо ротовой решетки. Мантия из саламандровой шкуры — завершающая деталь облачения — аккуратно висела на безликом манекене в углу.
— Благодарю, сержант Лок, на сегодня это все, — наконец проговорил Н'келн.
— Мой господин, — отозвался Лок и прибавил, выходя: — Брат-сержант, — Дак'иру.
Н'келн подождал, пока Лок уйдет, и заговорил снова:
— Что за непредсказуемые времена, Дак'ир! Взвалить на себя столь тяжкую ношу, как эта, было… неожиданно.
Дак'ир потерял дар речи от такой внезапной откровенности.
Н'келн на минуту вернулся к своим картам, пытаясь отвлечься.
Взгляд Дак'ира остановился на мече в ножнах на боку капитана. Н'келн заметил, куда смотрит сержант.
— Впечатляет, да? — спросил он, обнажив клинок.
Силовой меч ручной работы загудел, по сверкающей поверхности лезвия заструились голубые иголочки разрядов. Состоящий из двух параллельных клинков, соединенных в нескольких местах внутренними кромками, меч был уникальным в своем роде. Искусно сделанный эфес с гардой в виде драконьей лапы и навершием в виде головы змия был покрыт золотом.
Н'келн обладал правом и привилегией принять также и оружие прежнего капитана, такое же великолепное, как и этот меч. Насколько Дак'ир знал, громовой молот Кадая вполне можно было починить. Почему же Н'келн от него отказался?
— Признаюсь, я больше предпочитаю это. — Вложив меч в ножны и отведя их в сторону, Н'келн похлопал по видавшему виды болтеру, лежащему по другую руку. Надежный черный металл оружия нес множество отметок, обозначающих число убитых врагов, с рукоятки на освященных цепочках свисали череп и орел.
— Мне известно о недовольстве среди сержантов, — внезапно заявил Н'келн, хмуро взглянув на Дак'ира. — Кадай оставил после себя долгую память. И мне не остается ничего, кроме как всегда быть в его тени, — признал он. — Я лишь надеюсь, что достоин его памяти. И что мое назначение было оправданным.
Дак'ир опешил. Такой прямоты от капитана он тоже не ожидал.
— Вы были заместителем брата-капитана Кадая, сэр. И вполне справедливо и естественно, что вас избрали в его преемники.