Саламина
Шрифт:
Медленно, продолжая как бы гладить руками исходящую из женщины эманацию, Троллеман отступил к коробке. Он наклонился и открыл ее; быстро вынул и откупорил бутылку. Приблизившись к женщине, Троллеман поднес откупоренную бутылку к ее носу.
Прошло несколько секунд. Все затаили дыхание. Затем присутствующие увидели, как затрепетали безжизненные веки, открылись глаза. Женщина слегка повернула голову, оглядела безразличным взглядом стоящих вокруг. Пошевелила морщинистой рукой, натягивая одеяло. Женщина очнулась, она жива!
Это событие произвело глубокое впечатление на присутствующих. Все они знали, что чудеса совершались и могут совершаться.
Страх охватил сердце Регины при виде жуткой власти того, с кем она была так тесно связана. Девушка вспомнила его повадки, которые раньше казались ей странными и почти смешными. Ее воображение наделяло их теперь устрашающей значительностью. Они казались ей выражением сверхчеловеческой натуры. Регина боялась Троллемана и в то же время гордилась, что в какой-то мере принадлежит ему. Ее маленькая душа пела от восторга перед вниманием, которое привлекала к ней близость к Троллеману. Благоговейный страх перед Троллеманом, боязнь обратиться к нему заставили людей толпиться вокруг нее, требовать таких сведений, какие только она могла знать и передать им.
Поздней ночью, когда Троллеман, устав ждать Регину, улегся спать, когда свет новой зари уже показался в небе и все заснули, девушку подвезли по спокойной воде на лодке, высадили на борт моторки и шепотом пожелали ей спокойной ночи. Крадучись, чтобы не разбудить спящего хозяина, Регина спустилась в каюту и начала тихонько раздеваться. Она сняла свои белые сапоги, засунула руку в каждый из них поочередно и расправила носы. Осторожно сняла бусы и плюшевый анорак, любовно свернула его, положила. Обычно она спала в штанах, но сейчас на ней были новые. Регина сняла их. В рубашке, с голыми ногами, она стала на рундук, чтобы забраться на постель. Обернувшись, Регина взглянула на Троллемана и схватилась за койку, едва не упав от страха: глаза хозяина были открыты, он смотрел на нее.
Не в силах шевельнуться и отвести испуганный взор от этого сверхъестественного взгляда, Регина стояла, уцепившись за койку. Он заговорил:
— Берегись, Регина, я видел кивитока в твоем спальном мешке.
Регина отпрыгнула, затем резко обернулась и уставилась на занятую бесом постель. Долгое время она вглядывалась в постель, наконец, задыхаясь, проговорила:
— Нет, нет. Там нет ничего. — Робея, Регина рискнула приблизиться, протянула руки, как будто снова хотела попробовать забраться на койку.
— Берегись, — сказал Троллеман.
И она отпрянула.
Прошло некоторое время. Не было слышно ни звука, кроме плеска прилива. Все замерло. Регина стояла, широко раскрыв глаза. Троллеман наблюдал.
— Троллеман, — сказала Регина тонким голоском, не спуская глаз с постели, — можно мне лечь спать с тобой?
За несколько недель до рождения ребенка Троллеман с достойным уважения пренебрежением к стараниям соотечественников предотвратить мезальянс гордо повел Регину к алтарю и обвенчался с ней. А для Регины это было свершением честолюбивой мечты. Она сперва лишь прислушивалась
Шесть лет. Регина — жена датчанина, начальника процветающего торгового пункта в поселке Игдлорсуит, хозяйка большого дома, одетая в «датское платье». На ней ситцевое платье до колен, свободное, как мешок, в талии и узкое внизу. Сзади выглядывает фланелевая нижняя юбка. На кривые ноги натянуты бумажные клетчатые чулки, собирающиеся в складки над дешевыми высокими ботинками на шнурках.
— Она должна стать датчанкой, — говорит мой хозяин.
Регина робко прерывает своего господина, объявляет, что обед подан.
— Садитесь, — кричит Троллеман и хлопает меня по спине. — Садитесь, не говорите ничего, будьте как у себя дома.
Ох, какой веселый, добродушный парень!
— Ешьте, — кричит он, — кладите себе побольше. Нет, нет, вы должны есть.
Он наваливает мне на тарелку еще еды.
— Пива?
— Спасибо, налейте.
Он наполняет мой стакан.
— Не надо сахару, спасибо.
— Нет, вы должны положить сахару. — Он всыпает мне столовую ложку. — Ешьте, ешьте! Пейте до дна. Вот так! — орет он и швыряет пустую бутылку, которая с грохотом катится по полу и ударяется о кухонную дверь.
Елена, младшая сестра Регины, волоокая с красными, как яблоки, щеками служанка, скромно входит с новой бутылкой пива.
— Она должна, вы должны, они должны! — Если когда-либо Троллеман знал что-нибудь, кроме повелительной формы, то он давно все забыл. — Они должны повиноваться!
Две сестры Регины жили в доме служанками. Они спали вместе наверху на узкой низкой койке. Комнатой им служило местечко площадью в несколько квадратных футов на чердаке среди набросанного хлама. Елена живее и в своем роде привлекательнее другой сестры — Лии, которой было всего пятнадцать, но младшая обещала стать еще красивее, чем была замужняя сестра в своем расцвете. Несомненно, Лия робка и молчалива от природы, но, кроме того, она находилась в очень подавленном состоянии, это наводило на мысль о том, что она чувствует себя несчастной в обстановке, в какой ей приходится жить. Казалось удивительным, что можно быть несчастным там, где господствует такое щедрое гостеприимство.
В обязанности Лии входило утром будить хозяина и хозяйку. Как бы поздно она ни легла в солнечную летнюю ночь, как бы она ни любила свою полночную свободу после шестнадцати часов отупляющей домашней работы, Лия старалась как можно дольше наслаждаться этой свободой, до той поры, пока солнце не подымется высоко и жестяной будильник рядом с кроватью не вызовет ее снова на работу. Она вставала в семь утра, одевалась и бежала вниз, чтобы, пройдя через мою комнату, разбудить Троллемана.
Как-то я проснулся утром рано — во всяком случае, так мне казалось. В доме тишина, все было недвижно и снаружи. Я лежал в столовой на диване, служившем мне постелью, и смотрел в окно на начинающийся солнечный день. День, но весь мир спит. Вдруг я услышал, как надо мной кто-то спрыгнул на пол и раздались чьи-то шаги. «Лия», — подумал я.