Салка Валка
Шрифт:
— А теперь будем петь все вместе, — сказал капитан, красный, возбужденный, сияющий. Было что-то залихватское и разухабистое в его голосе и взгляде, сопровождавшем приглашение. Его слова с успехом могли бы означать: «Выпьем-ка этого сладкого хмельного вина, напьемся вволю, а завтра будь что будет».
Все
Непримечательная женщина попала на этот ничем не примечательный берег, словно щепка, гонимая волной неизвестно откуда и куда, и, конечно, подобно многим в этом нелегком мире, где бог на плечи каждого возложил тяжкое бремя, ей приходилось туго; что и говорить, на ее совести лежало немало прегрешений, и не очень-то приятно было вспоминать о них. Женщина без роду и племени, а такие всегда обременены грехами, — она всюду таскала за собой убедительное доказательство злосчастной любви, познанной на задворках общества. Так может ли быть для нее что-нибудь прекраснее сознания, что прошлое — прах, а впереди свет? Что может быть сладостнее радостей престола, искупленного священной кровью Иисусовой? Чем сильнее ощущаешь свою незначительность (она и вправду была незначительна) в огромной, враждебной вселенной, тем желаннее становится для тебя спаситель. И если многие находят спасение по воле господа бога, почему бы ей не пойти по их пути? Он единственно вечная, чистая и праведная виноградная лоза, и сегодня вечером ей предлагают стать побегом этой лозы, брать от нее соки и жизненные силы. После поисков пристанища на этом неизвестном берегу она чуть было не поддалась сомнению, но тут явился Он, открыл свои объятья и изгнал с ее чела все сомнения. Они исчезли, как исчезает комариный рой от свежего дуновения восточного ветра. И случилось так, что мать Салки Валки забыла весь мир в сладостных объятиях Христа. В полузабытьи она потянулась вперед, чтобы впервые в жизни склонить душу и тело перед своим спасителем. Девочка осталась на месте. Она открыла рот, зажмурила глаза, завертела головой. К месту моленья потянулись другие души из Армии спасения и, преклонив колена, стали рядом с Сигурлиной. Они присоединились к ее слезам и причитаниям. А хористы в это время распевали во всю мочь победную песню.
Радость, о радость, мы песню победы поем,Мы Иисусу смиренно хвалу воздаем,Ибо он кровью своей и любовью нас спас,В царство небесное путь проторил Он для нас.Дай припасть к тебе, господь,Дай твой крест обнять хоть раз,Дай припасть к тебе, господь,К ранам, принятым за нас.Когда дошли до этого места, Салка Валка увидела, что в зале произошли заметные перемещения. Черномазый парень, пытавшийся опрокинуть скамью, вдруг очутился между двумя девушками и обеих обнимал за талию. Больше всего девочку удивляло то, что, как ей показалось, девушкам это нравилось. В другом углу комнаты какой-то мужчина на виду у всех целовал девушку в шею, она же делала вид, что ничего не замечает, и продолжала петь. Так отвратительно вести себя в церкви! Этого Салка Валка даже представить себе не могла.
Когда священное единение душ со спасителем достигло апогея, темные силы не выдержали. Враг, обычно прячущий зависть глубоко в тайниках души, вдруг дал выход своим подлым чувствам, и они забушевали самым неожиданным образом. В комнату полетела гнилая солома, мусор, рыбьи хвосты и чешуя, снег и водоросли. Весь этот грязный поток хлынул из полуоткрытого окна и входной двери, которую на минуту приоткрыл сторож, жаждущий присоединиться к молитве и пению. Это грубое вторжение напугало участников богослужения. Пение оборвалось, один за другим замолкли инструменты. Капитан и еще несколько мужчин вскочили на ноги и бросились к двери. Они обежали вокруг дома и вернулись, не выяснив истинной причины этого необычного явления. У Салки Валки сильно забилось сердце, она была уверена, что это бог послал парням и девушкам наказание за непристойное поведение. Капитану же было ясно как божий день, что в этом деле замешан сам сатана и правосудие не восторжествует до тех пор, пока Христос не разрушит врата преисподней.
Глава 3
Бедная, никому не известная сестра внезапно и неожиданно уверовала в Иисуса, и, как уже повелось в этих местах, после этого не могло быть и речи о том, чтобы Армия отказала ей и ее ребенку в приюте хотя бы на эту ночь. Итак, Сигурлину вместе с дочкой поместили в комнате одной из служанок. На следующее утро, расплачиваясь за ночлег, она спросила, не нужна ли здесь в доме старательная прислуга. Но где там! Все места оказались давным-давно заняты, и не было никакой возможности принять лишнего человека. Женщине посоветовали обратиться к купцу, учителю или доктору. Кроме того, ей сказали, что если она найдет себе жилье, то устроиться к Йохану Богесену чистить рыбу не так уж трудно. Сезон ведь только начинается.
Сегодня женщина была спокойна и полна надежд. После отдыха тошнота, вызванная морским путешествием, прошла, к тому же она верила теперь, что Иисус не покинет ее. Она уповала на своего спасителя, какое ей дело до того, что мир устроен не совсем хорошо. Иисус оградит ее от всех превратностей судьбы. Прекрасная песнь о чистой виноградной лозе захватила ее душу, она звучит в ее ушах во сне и наяву, при каждом движении она ощущает ее аромат.
Погода стояла морозная. Кругом лежали огромные снежные сугробы, весь поселок словно застыл от холода. Хижины в большинстве
Беспорядочно сгрудившиеся дома все-таки образовывали что-то похожее на улицу, совершенно равнодушную ко всем прохожим и незнакомцам. И редко-редко любопытная хозяйка, приоткрыв дверь и спрятав под передник опухшие от мороза руки, бросала полный недоумения взгляд на бездомную женщину, которую никто не знал здесь и у которой ничего за душой не было, кроме Иисуса Христа и незаконного ребенка.
Полоска земли в этом месте была совсем крошечная, она почти сразу же переходила в горы, и вот здесь, между горами и фьордами, были разбросаны эти домишки. Некоторые стояли прямо на косогоре. По другую сторону фьорда горы опять круто поднимались вверх. Между горами лежала небольшая долина, а за ней опять покрытые снегом горы. Рядом с пристанью находился торговый склад Йохана Богесена. Вход в него был с улицы, а позади следовала вереница ветхих рыбачьих хижин. Склад Богесена размещался в двухэтажном доме, пропитанном запахом бензина, креозина, рыбы, табака и бакалейных товаров. Здесь, на втором этаже, жил управляющий со своим семейством. По другую сторону дороги, на пригорке, возвышался прекрасный каменный дом самого хозяина Йохана Богесена, белый, как снег на горах, с плоской крышей и бесчисленным множеством четырехугольных башенок по бокам на манер старинных крепостей. Окна в доме не были разукрашены морозным узором; они были занавешены полуспущенными желтыми гардинами из шелка. К массивной дубовой двери вела широкая каменная лестница, как на картинах в библии. Сигурлина была не из тех людей, что могут ринуться прямо к парадному подъезду такого дома. Она решила отыскать вход попроще, и вскоре мать и дочь очутились в большой светлой кухне, где хозяйничали две девушки. Они что-то пели, окутанные паром, поднимающимся из блестящих кастрюль и сотейников. Одна из девушек, прекратив пение, спросила гостей, что привело их сюда.
Сигурлина осведомилась, нельзя ли поговорить с хозяйкой дома.
— С хозяйкой? Видать, вы приехали издалека. Разве она встает когда-нибудь в это время? Что вы! Упаси бог! Я, конечно, ничего не говорю. Вы из Йокульдаля?
— Нет, я с Севера. Я приехала вчера вечером почтовым пароходом. Как вы думаете, можно здесь в каком-нибудь доме найти работу?
— В каком-нибудь доме? Какие же тут дома? Здесь всего-навсего один дом, тот, в котором вы сейчас находитесь. Я, например, не назвала бы дом управляющего Стефенсена настоящим домом, хоть он и держит прислугу да еще девчонку приглядывать за детьми. Я сама с Востока, из Силисфьорда, и должна сказать, что здесь вообще нет ни одного приличного дома, и, не будь этой несчастной Армии спасения, над которой все смеются, жить здесь было бы невозможно, потанцевать даже негде. Конечно, во всем виноват Богесен, он просто не желает выдавать людям ни единого гроша с их счетов в лавке. Здесь каждый имеет счет у него, понимаешь? Потанцевать удается только в конце лова, пожалуй, только в это время и увидишь несколько грошей. Мы-то, я и моя подруга, можем получить наше жалованье, когда нам захочется, хотя какое уж это жалованье! Но нам не разрешают приглашать мужчин. А насчет вашего дела, вряд ли фру Богесен возьмет в дом еще одну служанку. Она не встает с постели раньше двенадцати, она датчанка, понятно? Вот и все. Да что тут говорить… Позвольте, это ваша девочка? Какая большая! Бог ты мой, представляю, что за шум был вчера вечером в Армии, когда эти дуралеи швырялись золой. Клянусь, среди них был Аунгантир — сын нашего купца, и, уж конечно, сын управляющего, и этот, ну, как его зовут, внук старого Йоуна из Кофа. Что ж, желаю, чтобы вера в спасение принесла вам счастье. Лично же я надеюсь, что Иисус спасет нас всех, если он только существует…
— Ты хоть бы минуту помолчала, Стина, — оборвала ее другая девушка. — Почему ты не проводишь их в желтую комнату, там сейчас никого нет, кроме Тури, а он занят уроками. Может быть, фру Богесен и сможет что-нибудь сделать для нее, а ты сразу отсылаешь ее. Ничего с хозяйкой не случится, если раз в жизни ее разбудят в одиннадцать часов.
Итак, мать и дочь ввели в комнату, расположенную рядом с кухней. Это была не очень большая комната, оклеенная светло-коричневыми обоями и обставленная красивой мебелью. Здесь было так удивительно красиво, что пришельцы преисполнились благоговения и страха. Нелегко определить, для чего, собственно, предназначается такая комната; скорее всего в ней отдыхают после обеда, выходят посидеть, почитать и покурить. У стен стояли шкафы, заполненные книгами, а посреди комнаты — массивный стол с множеством различных приспособлений для курения. На стенах висели старинные картины с заморскими ландшафтами, которые, конечно, вызвали у гостей восхищение и удивление. Из мебели больше всего бросались в глаза четыре огромных кожаных кресла и такой же диван. Был здесь и большой закрытый буфет красного дерева. Батареи центрального отопления распространяли по комнате приятное тепло. С потолка свисала большая люстра с электрическими лампочками. Можно подумать, что ты очутился на Юге. На маленьком столике у окна лежали какие-то учебники, и в одном из кресел сидел мальчик не старше десяти лет. Он строил рожи серому коту, целиком отдавшись этому занятию. Кот сидел напротив него на одном из стульев и глядел на мальчишку с нескрываемым презрением. Ему явно хотелось спать, он закрывал глаза и клевал носом. Но всякий раз, открывая глаза, он видел перед собой перекошенное лицо мальчишки. Вероятно, коту это не очень нравилось, потому что он выпускал когти и громко мяукал, выражая свое возмущение. На мальчике был новый синий костюм, волосы у него были каштановые, кожа белая, глаза светло-голубые, он него веяло здоровьем ребенка, живущего в полном достатке. Мальчик не обратил ни малейшего внимания на вошедших. Он даже не взглянул на них и продолжал гримасничать. Это же занятие помешало ему ответить на их приветствие. Девушка, сопровождавшая мать и дочь, оглядела, все ли в порядке в комнате, и, сказав им еще несколько приветливых слов, хотя она была далеко не так разговорчива, как ее подруга, обратилась к мальчику.