Салон недобрых услуг
Шрифт:
И мы так же спокойно ехали за ней. Хотя поджилки у нас тряслись. У меня уж точно.
Дядя Федор держался в отдалении. Нам тоже нельзя привлекать внимание: поймут угонщики, что мы за ними следим – мало не покажется. Дядя Федор даже один раз свернул в какой-то двор и через него выехал совсем на другую улицу.
– Потеряем! – испугался я.
– А то мы не знаем, куда ехать, – спокойно ответил дядя Федор.
Алешка вообще промолчал.
Вскоре мы оказались на той самой большой центральной улице, где и начинался наш следственный эксперимент. Иномарка шла впереди, все так же неспешно. Потом она развернулась, стала напротив железных ворот, мигнув фарами. Ворота послушно уползли в стену, машина нырнула в проем и исчезла в длинном, на целый «кв?артал», подвале. Домой как бы вернулась. Погуляла и послушно вернулась.
– Всего делов-то, – сказал дядя Федор. И повернулся к Алешке. – Ну что, командир, заявлять будем?
– Подождем, – сказал Алешка. – Нам надо всю банду вычислить и побольше машин спасти.
Что ж, эксперимент удался. И мы поехали домой.
Когда мы подошли к своим дверям, за ними истошно трезвонил телефон.
– Отпирай скорей, – поторопил меня Алешка, – родители звонят.
Как назло (в спешке так всегда бывает), я никак не мог отыскать в карманах ключи. Попадалось все, что угодно, только ключи не попадались.
И не попались!
Я повернулся к Алешке:
– У тебя ключи?
– Здрасьте, типа того! Ты же дверь запирал!
Но Алешка все-таки проверил и свои карманы. Ключей и у него не оказалось. А телефон трезвонил, не останавливаясь.
– Интересные люди, – проворчал Алешка, садясь на ступеньку.
– Кто?
– Наши родители. Знают, что сейчас глубокая ночь. Что мы с тобой спим глубоким сном.
– Ага, очень глубоким, на лестнице, перед запертой дверью.
– А они, Дим, трезвонят на всю квартиру, чтобы нас разбудить. Безжалостные они!
Ну вот, оказывается, родители во всем виноваты.
– Ну, Лех, они волнуются, хотят убедиться, что с нами все в порядке, что мы спим в своих постелях глубоким сном.
– Ага! Чтобы убедиться, что человек спит глубоким сном, его нужно для этого разбудить. И спросить: «Ты спишь? Глубоким сном? Ну спи, спи, не буду тебе мешать».
Где-то он, конечно, прав. Отчасти. А с другой стороны, родители, наверное, звонят уже не в первый раз. Что-то почувствовали.
Телефон смолк. Но ненадолго. Через пять минут снова затрезвонил. Меня всего передернуло. А Лешка был спокоен. Он зевнул и сказал:
– Сейчас примчатся. Взволнованные. Ты поспи пока, Дим. Как бы, типа того, глубоким сном.
Ага, как бы в постели. На холодной каменной ступеньке.
Мы поднялись на один пролет и уселись на батарее. Немножко поудобнее. Но батарея такая же холодная, как ступеньки. И не менее жесткая.
Я думал, как нам выкручиваться, а Лешка непрерывно зевал. С повизгиванием и лязгом зубов. В лестничной полутьме казалось, будто собака ловит мух своей зубастой пастью. Сейчас еще и почесываться начнет.
Но до этого не дошло. Внизу прошумела машина и замерла у подъезда. Алешка зевнул и выглянул в окно.
– Наконец-то, – с упреком проворчал он. – Явились. Бедные дети сидят на холодной батарее, а они по гостям разгуливают.
Умеет он, как говорит папа, сместить акценты. С больной головы на здоровую. Ну, сейчас будет! Но только не нам, а родителям.
Загудел лифт, остановился, родители вышли из кабинки и подошли к дверям. Папа вставил ключ в замок. Мама шепнула ему:
– Отец, там какие-то люди.
– Это наши люди, – папа обернулся. – Они страшно соскучились, вышли нас встретить и сейчас бросятся в наши объятия.
– Я сейчас им такие объятия устрою! – воскликнула мама.
– Ты их удуши в объятиях, – посоветовал папа.
– В чем дело? – напала на нас мама. – Почему на лестнице в два часа ночи? Что натворили?
– Это ты во всем виновата, – тихо сказал Алешка.
– Как это? – опешила мама.
Сейчас пойдет черт по бочкам.
– А кто ж еще-то? Сама всегда говорила: когда выходишь к мусоропроводу, не выпускай ключи из рук, а то дверь захлопнется, и будешь на лестнице куковать.
– Ну. Правильно говорила.
– Вот мы и кукуем на лестнице. – Алешка зевнул и клацнул зубами. – По твоему совету.
– Так-так, – мама немного растерялась. – А дальше?
– Сама говорила: выбрось и выбрось кроссовки...
– Ну? А ты вместо кроссовок выбросил ключи?
– Не вместо, – Алешка опять зевнул. – А вместе!
– Прекрати зевать, когда с матерью разговариваешь.
Тут за соседской дверью послышались недовольные голоса.
Женский: Вась, чего-то там на лестнице?
Мужской: Оболенские базарят. С банкета приехали.
Женский: А еще полковники...
Тут и папа спохватился:
– Друзья, а не продолжить ли нам взаимные претензии в более подходящей обстановке? Например, в родном доме?
Он отпер дверь и загнал нас в квартиру.
Мама села на тумбочку, стала разуваться:
– Ну? Алексей, я жду объяснений.
Тут Алешка начал плести:
– Я все сделал, как ты велела. Взял кроссовки, вынул ключи, подошел к мусоропроводу...
– Покороче нельзя? – Мама вдруг тоже зевнула.
– Нельзя. Сейчас самое главное начинается... Вот. И я бросил кроссовки в мусоропровод, а ключи держал в той же руке. Они туда и рухнули. Сама виновата.
– Отец, он выкрутился.
Но папа не зря в свое время следователем работал.
– А как Дима на лестнице оказался? Отвечать быстро!
Алешка не растерялся:
– Дим, как ты на лестнице оказался?
Я поскреб, на манер дяди Федора, макушку.
– Я это... типа того... вместе с ним вышел.
– Помочь ему, да? – спросил папа с ехидцей. – Кроссовки большие, тяжелые. Вы пока их дотащили до мусоропровода, то... совсем заврались.