Сальватор. Том 1
Шрифт:
– Да, Жибасье, знаю. Но в ваших устах самые банальные истины приобретают совершенно новое звучание. Вы – светоч.
Жибасье!
Жибасье скромно опустил голову.
– Мое образование началось в семинарии, ваше превосходительство, – сказал он, – а закончил я его под наблюдением опытных теологов… или, точнее, я его еще не завершил, потому что пополняю свои познания ежедневно. Но должен сказать, что особенно старательно я изучал принципы, способы и системы воспитания и развращения юношества. О, в этой области поднаторели мои учителя-иезуиты! Я даже не всегда мог следовать их урокам! Но хотя я порой и расходился с ними во взглядах на воспитание, я очень много почерпнул из их учения. И если мне суждено стать министром народного просвещения, я начну с полного, радикального, абсолютного преобразования нашей воспитательной системы, имеющей тысячи недостатков.
– Не совсем разделяя ваше мнение по этому вопросу, Жибасье, – сказал г-н Жакаль, – я все же считаю, что это серьезное дело заслуживает всяческого внимания. Но позвольте вам заметить, что меня сейчас занимает не столько воспитание детей, сколько вопрос о том, как вам удалось выдрессировать вашу Карамельку.
– О, очень просто, ваше превосходительство!
– А все-таки?
– Как можно меньше ласкал и как можно больше бил.
– Как давно у вас эта собака, Жибасье?
– С тех пор как умерла маркиза.
– Кого вы называете маркизой?
– Свою любовницу, ваше превосходительство, которая и была первой хозяйкой Карамельки.
Господин Жакаль приподнял очки и взглянул на Жибасье.
– Вы любили маркизу, Жибасье? – спросил он.
– Она, во всяком случае, меня любила, ваше превосходительство, – скромно промолвил Жибасье.
– Настоящая маркиза?
– Не могу поручиться, ваше превосходительство, что она когда-нибудь ездила в королевских каретах… но я видел ее титулы.
– Примите мои поздравления, Жибасье, и в то же время соболезнования, раз вы сообщаете мне и о существовании, и о кончине этой аристократической особы… Так она умерла?
– Так она, во всяком случае, утверждает.
– Вас, стало быть, не было в Париже, когда случилась трагедия, Жибасье?
– Нет, ваше превосходительство, я находился на юге.
– Где поправляли свое здоровье, как я имел честь от вас слышать?
– Да, ваше превосходительство… Однажды утром ко мне прибежала Карамелька, немой, если не слепой свидетель нашей любви. К ее хвосту было привязано письмо, в котором маркиза мне сообщала, что находится при смерти в соседнем городе и посылает мне с Карамелькой последний привет.
– О-о, от вашего рассказа слезы наворачиваются на глаза! – заметил г-н Жакаль и громко высморкался, словно бросая вызов хорошим манерам. – И вы удочерили Карамельку?
– Да, ваше превосходительство. Около восьми месяцев тому назад я взялся за ее воспитание и продолжил его с того, на чем остановился. Она стала мне подругой, наперсницей, и через неделю у меня уже не было от нее тайн.
– Трогательная дружба! – молвил г-н Жакаль.
– Да, действительно, очень трогательная, ваше превосходительство, потому что в наш век интересы вытеснили чувства, и приятно видеть, что хотя бы животные оказывают нам знаки внимания, в которых нам отказывают люди.
– Замечание ваше горькое, но верное, Жибасье!
– Углубленное изучение показало, – продолжал Жибасье, что Карамелька умна и чувствительна. И я решил испытать ее ум и пустить в дело ее чувствительность. Сначала я научил ее отличать хорошо одетых людей от нищего сброда. Она за двести шагов распознавала деревенщину и джентльмена, аббата и нотариуса, солдата и банкира. Но инстинктивный ужас, который мне так и не удалось в ней изжить, ей внушал жандарм. Напрасно я говорил ей, что эти охранители общества – любимые дети правительства: стоило ей почуять кого-нибудь из них еще издали, пешего или верхового, в штатском или в форме, как она возвращалась ко мне, испуганно поджав хвост и косясь в ту сторону, откуда должен был показаться ее враг. Тогда, не желая причинять несчастному животному излишнее беспокойство, я менял направление и находил какое-нибудь убежище, куда не мог проникнуть взгляд естественного врага моей бедной собачки. Я вернулся из Тулона в Париж со всеми предосторожностями…
– И все ради нее, разумеется?
– Ну конечно, ради нее! Зато ее признательность не знала границ, она не могла мне ни в чем отказать, даже если дело затрагивало ее честь.
– Объясните понятнее вашу мысль, Жибасье. Когда я увидел, что она вытворяла с Бабиласом, у меня зародился некоторый план, касающийся Карамельки…
– Для Карамельки всегда будет большой честью помочь вам в осуществлении планов вашего превосходительства.
– Я слушаю.
– Вот одна из услуг, оказанных мне этим прелестным существом…
– Одна из сотни?
– Из тысячи, ваше превосходительство! В провинциальном городишке, где мы жили с ней еще неделю тому назад, – мне нет нужды называть этот город: все провинциальные города, как некрасивые женщины, похожи друг на друга – так вот, в захолустном городишке, через который мы проезжали и волею случая, о чем я расскажу позже, застряли на несколько дней, жила старая богатая вдова в обществе еще более старого мопса. Эти две развалины снимали первый этаж дома, расположенного на одной из пустыннейших улиц города – все равно что у нас Упьмская улица. Однажды утром прохожу я мимо этого дома и вижу маркизу, вышивающую на пяльцах, а мопс сидит на подоконнике, положив передние лапы на оконную перекладину…
– Вы не путаете с собакой Броканты?
– Ваше превосходительство! Можете мне поверить, что в минуты просветления, то есть когда дует восточный ветер, я способен, как Гамлет, отличить сокола от совы, а уж тем более пуделя от мопса.
– Я был не прав, когда перебил вас, Жибасье. Продолжайте, друг мой. Вы поистине отец своих открытий и изобретатель своих изобретений.
– Я бы поставил себе это в заслугу, ваше превосходительство, если бы благодаря своей просвещенности, которую вам угодно мне приписать, я не знал бы, какой печальный конец ждет всех изобретателей.
– Не стану настаивать.
– А я с вашего позволения, ваше превосходительство, закончу свою историю.
– Заканчивайте, Америк Жибасье.
– Прежде всего я убедился, что в доме живут трое: мопс, маркиза и старая служанка; кроме того, проходя, я увидел через окно столовую… Вы, может быть, не знаете, что я большой любитель живописи?
– Нет, но от этого мое уважение к вам только возрастает,
Жибасье.
Жибасье поклонился.
– И вот через окно я увидел в столовой две прелестные картины Ватто, представлявшие сценки из итальянской комедии…