Сальватор. Том 2
Шрифт:
Получив все, что хотел, Сальватор вошел в мастерскую Петру са.
Некоторым читателям могли бы показаться слишком фамильярными ухватки Сальватора по отношению к Петрусу, ведь даже самому близкому другу не позволено сломать печать, какая бы причина у него для этого ни была. Но мы поспешим успокоить читателей, рассказав, по какому праву Сальватор вскрывал письма своего друга.
Помимо того что Петрус, как известно, не имел от Сальватора тайн, он еще написал к нему следующее письмо:
«Дорогой друг!
Я вынужден провести несколько дней у постели дядюшки: он серьезно болен. Соблаговолите по получении этого письма зайти ко мне и сделать для своего друга то, на что он готов ради Вас просмотреть мою почту и ответить на письма по своему усмотрению.
Вы столько раз предлагали мне воспользоваться Вашей дружбой, что простите мне, надеюсь, если я злоупотребляю ей теперь.
Бесконечно признателен и сердечно Ваш,
Петрус».
Усевшись поудобнее, Сальватор распечатал письма.
Первое было от Жана Робера, в котором тот извещал Петруса, что его драма «Гвельфы и гибеллины» непременно будет показана в конце недели, а потому еще можно успеть на генеральную репетицию.
Второе письмо было от Людовика – настоящая пастораль, идиллия в прозе о любви молодого человека и Розочки.
Последнее, непохожее на другие, так как бумага была тонкая и надушенная, а почерк – мелкий и изящный, оказалось тем самым письмом, что граф Рапт вырвал у Регины силой.
Сальватор никогда не видел почерка княжны, однако немедленно угадал, что письмо от нее: настолько прикосновение любящей женщины чувствуется во всем.
Он повертел письмо, прежде чем распечатать.
Что может быть проще распечатывания писем, особенно если получил на это разрешение? Но письмо от женщины, да еще любимой! Он испытал вроде стыда, представив, что заглянет в этот храм.
Разумеется, Петрус думал лишь о письмах, который мог получить от друзей, врагов или кредиторов, но не предвидел, что княжна тоже к нему напишет.
«Следовательно, я не могу его вскрыть», – сказал себе Сальватор.
Он встал и позвонил.
– Кто принес это письмо? – спросил он лакея.
– Господин в плаще, – отвечал слуга.
– Тот, что выходил, когда вошел я?
– Да, сударь.
– Спасибо, – поблагодарил Сальватор. – Можете идти.
Ага! Доверенный человек г-на Рапта, этот прощелыга Бордье, принес письмо? Но обычно любовные письма женщины не приносит секретарь мужа. Если я правильно понимаю Петруса, то есть влюбленного, он, должно быть, не преминул сообщить княжне о месте своего пребывания, и не сюда она должна адресовать свои послания. Кроме того, не стала бы она поручать это дело Бордье. Значит, если письмо отправила не она, это дело рук ее мужа. А это все меняет, и совесть моя чиста. Не знаю почему, но я смутно чую змею в этих цветочках. Оборвем-ка с них лепестки.
С этими словами или, точнее, мыслями Сальватор сломал печать с гербом графа Рапта и прочел письмо, уже знакомое нашим читателям из предыдущей главы.
Чтение бывает разное. Доказательство тому: двадцать адвокатов, взявшись за Кодекс, станут толковать букву закона каждый по-своему. Иными словами, можно просто читать слова, а можно за ними угадывать смысл. Это и сделал Сальватор.
Стоило ему бросить на послание взгляд, и он понял: оно написано дрожащей рукой.
Не увидев нежных слов, которыми влюбленные пересыпают обыкновенно свои письма, он догадался, что письмо по той или иной причине было написано под чьим-то давлением.
«Я могу поступить следующим образом, – подумал Сальватор. – Либо переслать это письмо Петру су (а это означало бы его огорчить, ведь он не сможет отправиться на свидание), либо пойти вместо него и разгадать эту тайну».
Сальватор положил письмо в карман, в задумчивости прошелся по мастерской и, взвесив все «за» и «против», решил отправиться вечером на свидание вместо своего друга.
Он сбежал по лестнице и поспешил на улицу О-Фер, где ожидали его всегдашние клиенты, удивляясь, что его до сих пор нет, хотя пробило уже девять часов.
XXV.
Глава, в которой доказывается, что профессия комиссионера – по-настоящему привилегированный род занятий
В этот вечер сад или, вернее, парк Ламот-Гуданов, заснеженный, в голубоватом свете луны, был похож в центре на Швейцарское озеро. Газоны сверкали, словно жемчужины, кусты были будто осыпаны бриллиантами, а ветви деревьев, казалось, унизаны драгоценными камнями. Стояла чудесная и ясная зимняя ночь, когда даже мороз не охлаждает пыл настоящих любителей природы.
Поэт нашел бы в этом прекраснейший и величайший сюжет для созерцания, влюбленный – предмет для сладчайших мечтаний.
Прибыв на бульвар Инвалидов, Сальватор увидел сквозь решетку прекрасный парк, ярко освещенный луной, и замер в восхищении. Но продолжалось это недолго: ему не терпелось узнать, чем кончится свидание, похожее на западню.
Скажем несколько слов о том, как помимо естественного инстинкта его вывел на этот след случай.
Выйдя из мастерской Петруса, он, прежде чем занять свое обычное место на улице О-Фер, забежал домой. Там он рассказал Фраголе о случившемся. Молодая женщина, как и всегда в подобных обстоятельствах, торопливо набросила на голову капюшон, закуталась в накидку и побежала к княжне Регине, у которой и попросила объяснений.
Княжна в это время принимала соболезнования по поводу смерти ее матери и потому ответила Фраголе кратко и многозначительно:
– Меня заставили написать. Пусть Петрус не приходит, ему грозит опасность.
Вот почему, узнав о грозившей Петрусу опасности, Сальватор, вооруженный и готовый к любым неожиданностям, отправился на свидание вместо друга.
Итак, по достоинству оценив открывшееся его взору великолепное зрелище, он осмотрел решетку и стал ломать голову над тем, как проникнуть внутрь.