Сальватор

Дюма Александр

Произнося эти ласковые призывы, она вдруг почувствовала, как ей на плечо тихо и властно легла чья-то рука.

Она обернулась и увидела Сальватора.

Мгновенно оценив положение, она открыла было рот, чтобы позвать на помощь.

— Тихо, негодяйка, если не хочешь сейчас же отправиться в тюрьму! — прошипел Сальватор.

— В тюрьму? За что?

— Прежде всего, за воровство.

— Я не воровка, слышите? Я честная девушка! — взвыла распутница.

— Не только воровка, у которой при себе принадлежащие мне пятьсот тысяч франков, но и…

Он шепнул ей на ухо несколько слов.

Девица смертельно побледнела.

— Это не я! — запричитала она. — Я его не убивала! Это все любовница Багра, Бебе Рыжая!

— Иначе говоря, ты только лампу держала, пока она убивала его каминными щипцами. Впрочем, все эти подробности вы обсудите, когда окажетесь в одной камере. Теперь будешь кричать или мне крикнуть?

Девица издала стон.

— Пошевеливайся, я тороплюсь! — прибавил Сальватор.

Дрожа от ярости, мадемуазель Фифина запустила руку под косынку на груди и достала из-за пазухи охапку банковских билетов.

Сальватор пересчитал их. Было всего шесть пачек.

— Хорошо! — сказал он. — Еще четыре, и закончим этот разговор.

К счастью для Сальватора, а возможно, и для нее самой, — ибо Сальватор был не из тех, кого можно было захватить врасплох, — у мадемуазель Фифины не оказалось при себе никакого оружия.

— Ну-ну, давай-ка сюда четыре остальные пачки! — повторил Сальватор.

Фифина скрипнула зубами, снова запустила руку за корсаж и вынула две пачки.

— Еще две! — приказал Сальватор.

Мошенница сунула руку туда же и достала предпоследнюю пачку.

— Ну, еще одну, последнюю! — нетерпеливо топнув, сказал молодой человек.

— Это все! — возразила она.

— Всего было десять пачек, — заметил Сальватор. — Ну, давай поскорее последнюю, я жду.

— Если и была десятая пачка, я, стало быть, обронила ее дорогой, — решительно отвечала мадемуазель Фифина.

— Мадемуазель Жозефина Дюмон! — произнес Сальватор. — Берегитесь! Вы играете с огнем.

Девица вздрогнула, услыхав свое настоящее имя.

Она для виду снова пошарила за пазухой.

— Клянусь вам, что больше у меня ничего нет! — вскричала она.

— Ложь! — заявил Сальватор.

— Да хоть обыщите меня! — нагло возразила она.

— Я бы согласился скорее лишиться пятидесяти тысяч франков, чем прикасаться к такой змее, как ты, — отвечал молодой человек с выражением крайней брезгливости. — Ступай вперед, первый же жандарм тебя обыщет.

Он подтолкнул ее локтем к лестнице, словно не хотел прикасаться к ней рукой.

— Заберите свои деньги и будьте прокляты вместе с ними! — прошипела она.

Выхватив последнюю пачку, она в бешенстве швырнула ее под ноги.

— Отлично! — сказал Сальватор. — А теперь ступай просить прощения у Бартелеми. И если он еще пожалуется мне на тебя, я отдам тебя в руки правосудия.

Мадемуазель Фифина спустилась по лестнице, грозя Сальватору кулаком.

Тот провожал ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась за одним из поворотов огромной винтовой лестницы, после чего наклонился, поднял пачку, отделил десять билетов и положил их в бумажник, а девять нетронутых пачек вместе с начатой засунул в карман.

XVIII

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПОКАЗАНО, КАК ОПАСНО НЕ ПОЛУЧАТЬ, А ДАВАТЬ РАСПИСКИ

Едва мадемуазель Фифина исчезла, а Сальватор убрал в бумажник десять тысяч франков, а девять полных пачек и одну распечатанную положил в карман, дверь Жибасье распахнулась и достойный предприниматель появился на пороге в белых мольтоновых штанах; на голове у него была повязана косынка, а на ногах надеты расшитые туфли.

Стук в дверь, нежные имена, которыми называла его через дверь девица, ее испуганный крик при виде Сальватора, препирательства, последовавшие за их встречей, нарушили, как мы уже сказали, сон честнейшего Жибасье. Он решил посмотреть, что происходит у него за дверью, вырвался из сладких объятий сна, вскочил с постели, натянул штаны, сунул ноги в туфли и неслышно подкрался к двери.

Не уловив ни малейшего шума, он подумал, что там уже никого нет.

Велико было его удивление, когда он увидел на лестнице Сальватора. Мы должны заметить, к чести осторожного Жибасье, что при виде незнакомца он хотел сейчас же захлопнуть дверь.

Но Сальватору был знаком каторжник и в лицо и понаслышке; знал он, какую роль сыграл Жибасье в деле похищения Мины, и с тех пор следил за ним прямо или косвенно; Сальватор с таким трудом его разыскал, что не мог дать ему исчезнуть, как только тот появился.

Он придержал рукой готовую захлопнуться дверь и как можно любезнее спросил:

— Я имею честь говорить с господином Жибасье?

— Да, сударь, — недоверчиво глядя припухшими со сна глазами, отозвался тот. — С кем имею честь?

— Вы меня не знаете? — спросил Сальватор, пытаясь приотворить дверь.

— Нет, клянусь честью, — проговорил каторжник, — хотя я, несомненно, где-то видел ваше лицо, но черт меня побери, если я знаю, где именно.

— Вы можете определить по моему костюму, кто я такой, — заметил Сальватор.

— Комиссионер! А как вас зовут?

— Сальватор.

— A-а, кажется, ваше обычное место на Железной улице? — с некоторым испугом спросил Жибасье.

— Совершенно верно.

— Что вам угодно?

— Я буду иметь честь сказать вам об этом, если вы позволите мне войти.

— Хм! — с сомнением обронил Жибасье.

— Вы меня боитесь? — спросил Сальватор, проскользнув в щель.

— Я?! С какой стати мне вас бояться? Я не сделал вам ничего дурного, зачем же вам причинять мне зло?