Сам себе Тарантина (сборник)
Шрифт:
– Я вас впервые вижу.
– Да, я знаю.
– Ну, заходите.
Она впустила меня внутрь и провела в комнату. И тогда я понял, о чём рассказывал её сын. На комоде лежало два черепа. При чём, один обтянутый коричневой высушенной кожей. Его хозяина однозначно приготовили в какой-нибудь коптильне. Под потолком висели пучки трав, и пахло, как в лавке, торгующей специями. На полках – полно всякого мистического дерьма.
– Зачем вы пришли? – спросила женщина.
– Мэм… я… мне… мне приснился ваш сын. Он сказал… он просил передать… Я понимаю, это кощунственно звучит… Короче, он просил передать, что у него всё в порядке. Он это… мороженое ел.
– Мороженое?
– Ну, да. Он сказал, что очень любил мороженое. А там его видимо-невидимо.
Она смотрела прямо в глаза, сверлила как электродрель, до самого
– Ты убил Луиса.
Это был не вопрос, а утверждение. Этого засранца звали Луисом. Он так и не представился. Ужасные манеры.
– Да, мэм, но…
Гляделки продолжались. Она не отрывала от меня глаз.
– Несчастный случай, мэм… Я не хотел его убивать. Я даже не знал его. Ничего против него не имел. Так вышло.
Мне начинала надоедать эта игра. Неужели она не могла наброситься на меня, пытаясь выцарапать глаза, или полить отборной бранью, или разрыдаться у меня на плече, или… что угодно? Это было бы естественно и понятно, и я бы справился с этим. А это молчание и отсутствие эмоций на лице пугало меня. Что у неё на уме? Хотелось бы знать, какие планы насчёт меня у этой ведьмы.
– Он просил передать, что если вы простите меня, то он сможет… не знаю что именно сможет. Но ему так будет легче.
Зачем я вообще сюда попёрся? Вряд ли она простит меня. Только теряю время.
– Мэм, мне нечего больше сказать. Простите меня, если сможете. Ради Луиса. Мне действительно очень жаль.
Я стал потихоньку пятиться к выходу.
– Эй, парень, ты куда? – услышал за спиной знакомый голос. Это был Луис.
Не знаю, видит ли его колдунья, если нет, то моя беседа с призраком выглядела бы со стороны довольно странно. Поэтому я сделал вид, что ничего не услышал. Даже не оглянулся.
А он уже шептал мне на ухо:
– Микки, ты же знаешь, зачем я попросил тебя приехать сюда.
– Мэм, он здесь. Я слышу его.
– Я знаю, – сказала мать Луиса.
– Вы тоже его слышите?
– Нет. Я знаю. Темно.
И погас свет. То есть, лампа горела, но свет от неё ничего не освещал, и комната погрузилась во тьму. Странное ощущение, я видел всё, различал предметы, мебель, стоящую передо мной женщину. Но всё это словно было не на яву, а в моей фантазии. Лишь глаза колдуньи остались настоящими. Желтоватые белки с красными прожилками – это всё, что осталось в мире. Зрачки её сужались и превратились в маленькие точки, отчего глаза стали, как у варёной рыбы, или как у полуразложившегося покойника – гнойные мутные пузыри.
– Что вам нужно? Луис, ты же говорил…, – мой голос дрожал от охватившего меня страха.
– Что я говорил?
– Ты говорил, что мёртвые не лгут.
– Говорил. Мёртвые не лгут, они не договаривают. А ещё мёртвые не танцуют, не влюбляются, не заводят семей, не рожают детей, не трахаются и не пьют пиво. Мёртвые ничего не делают, они только гниют в деревянных ящиках, закопанных на такой глубине, чтобы случайно не смогли выбраться наружу. Они просто лежат и смотрят в упор на доски, обшитые чёрным атласом, пока черви не поселятся в их глазницах. И ещё мёртвые не мстят. Но тебе не повезло, я ещё не совсем мёртвый. Ты не поймёшь, не будем терять время. Так что я тебе солгал на вполне законных основаниях.
– Ты говорил, что простил, что там лучше.
Луис рассмеялся. Я не видел его, только слышал голос за спиной. Мне хотелось обернуться и посмотреть на него, но мой взгляд намертво приковала его мамаша.
– Микки, давай ближе к делу. Прощу я тебя или нет, это другой вопрос. Сейчас важно другое. То, из-за чего ты здесь. Отдай маме ключи, и проваливай. Ты сделал свою работу. Моей маме эти деньги нужнее, чем тебе. Ты всё равно не жилец.
– Ключи? Ах ты, говнюк! – успел выкрикнуть я, и моё сознание затуманилось. Меня закружило, как после дозы. Только видения были ужасными. То есть, я ничего не видел. Страх захватил каждую клетку моего тела. Из темноты показалась женская рука ладонью вверх. Я должен был отдать ключи. И чем быстрее, тем лучше, и поблагодарить за то, что их взяли. Не мог поступить иначе. Я стал шарить в карманах. Вот они, два небольших кусочка метала, ценой
– Сто двенадцать и сто тринадцать. Аэропорт. Спасибо вам.
Сзади довольно захохотали, и чары стали спадать, я снова очутился в комнате и свет вернулся. А женщина передо мной была обычной негритянкой в ситцевом платье. И в её ладони лежали мои ключи.
– Уходи, – сказал Луис. Он всё ещё был здесь. – По-хорошему. Ты постарался для того, чтобы моя мать тебя простила. Теперь решение за ней. Она подумает. Проваливай, приятель.
Я не попрощавшись, выскочил из квартиры, промахнулся на одну ступеньку и, если бы не успел ухватиться за перила, свернул бы шею, слетев с лестницы. Страх, паника, отчаяние, злость, беспомощность. Ноги стали ватными и руки дрожали, будто я три смены без перекура работал с отбойным молотком. Меня искупали в толчке, я чуть не утонул, нахлебался говна, и теперь весь в дерьме – вот как я себя чувствовал. Что уж делать вид, что всё в порядке.
Я сел в машину, не видя перед собой ничего, кроме жутких глаз без зрачков.
– Что случилось? – спросила Мэгги.
Голос звучал издалека, потому что в ушах стучал пульс, заглушая всё вокруг.
– Поехали, – пробормотал я.
– Мик, что с тобой?
– Поехали! Быстрее!
Я не заметил, как мы вырвались из города, вообще ничего не замечал и смутно понимал, где нахожусь. Перед глазами всё ещё стояла негритянка с гнилыми бельмами, в ушах звучал голос Луиса. Запах трав, тёрпкий и липкий, преследовал меня. И во рту привкус химии, проглоченной всухую, не запивая. Я сожрал пригоршню пилюль, но стало только хуже. Пот тёк ниагарским водопадом, и желудок корчился в спазмах.
Мэг поняла, что ничего не сможет добиться от меня и молчала, слушая тошнотворное кантри.
– Остановись, – сказал я.
– Что?
– Остановись, говорю.
Машина съехала на обочину. Я только сейчас заметил, что мы ехали по лесной дороге. Чёрные силуэты деревьев по обе стороны дороги тянули к нам когтистые лапы. Луна бледным размытым пятном пыталась пробиться сквозь тучи. Осенний ветер швырял опадающие листья, и они кружились в свете фар, как стая летучих мышей.
Мы сидели и пялились в окно.
– Мик. Мик!
Я растеряно посмотрел на Мэг. Я что-то хотел. Что-то важное! Зачем я попросил остановить машину?
– Микки, что случилось?
– Ничего. Я просто хотел…
– Мик, что с тобой? Может, пора рассказать? Ты пугаешь меня.
– Нечего рассказывать.
Что я мог её поведать? Что обосрался от вида негритоски, пусть не красивой, но не настолько же. Что покойник шептал мне на ухо всякую херню. Что я отдал им ключи. Если она узнает про ключи, то просто вырвет мне глаза. И поедет обратно, чтобы разобраться с ведьмой. И заставит меня идти с ней. Но я не пойду. Ни за что на свете. Такого страха я не испытывал никогда. Ещё раз, и сердце не выдержит и лопнет от передозы адреналина. Или мозг сломается раз и навсегда.
– Мне нужно уколоться, – вспомнил я.
– Только не сейчас.
– Нет, именно сейчас. Или я не доеду.
– Чёртов наркоман!
– Это три минуты. Если ты мне поможешь.
– И не подумаю.
– Тогда пять.
Ночью при ветре и свете фар дрожащими руками приготовить раствор. Да раз плюнуть. Походная складывающаяся ложка с закопчённым дном всегда при мне. Зажигалка и немного воды.
Ширнулся я на заднем сидении, с первого раза попав в вену.
Спустя несколько минут я уже наслаждался поездкой. Мэг была милой девчонкой, лес – волшебным и безопасным, потеря миллиона совершенно не огорчала, а всё, что произошло за последние дни, казалось весёлым приключением. Нет лучшего решения проблем, чем героин. Затем накатила усталость, я провалился в феерическую дрёму.La musica della mafia – «Nun c\'e pirdunu»
Нет ничего хуже, когда ломают кайф.
Я очнулся от удара в челюсть. Меня отбросило, и я ударился головой о какую-то железку. Затем кто-то схватил меня за ногу и потащил из машины. Ничего не понимая, я схватился за водительское сидение, но это не помогло и меня выволокли наружу. В живот врезался ботинок, потом ещё раз, и ещё. От боли я скрутился калачиком и получил ещё удар по рукам. Меня стошнило.
– Вот, урод, он весь заблевался, – раздался голос сверху. – Вставай, мудило.