Сама себе враг
Шрифт:
— Замерзла? — участливо осведомился он, заглянув ей в лицо.
— А ты решил закопать топор войны на случай, если я все-таки появлюсь в театре? — она отступила от него на шаг.
— Считаешь меня циничным, расчетливым типом? — Вадим нахмурился. — Может быть, мне просто не хочется ругаться с тобой? Надоело.
— А все-таки без меня ты пропадешь, — усмехнулась она. — Ну кто тебе поможет? Лина Лисицына?
— Лина ходит очень грустная. Я вчера встретил пьяного Федорова, надо же, он был кумиром моего детства. Особенно в том фильме, помнишь, где он играл комиссара?
— Какой именно фильм? Федоров всегда играл
— Федоров сболтнул, что ходят слухи, якобы Лисицына добилась роли Офелии нечестным путем: она, мол, шантажировала главного.
— Ну и что, — хмыкнула Алена, — это весьма заурядный прием. Просто так главный не отдал бы ей роль. Маша Клязьмина в театре более авторитетна, ее считают талантливее Лины, и поет она очень хорошо, а у Лисицыной нет слуха. Так что все музыкальные номера в любом случае исполнит Маша. Лисицына будет только открывать на сцене рот.
— Чем же она припугнула режиссера?
— Даже не думай об этом. Закулисные интриги запутаны покруче тех, которые показывают зрителям со сцены.
Они медленно побрели вдоль по набережной. Вадим так и не выпустил ее ладонь из своих пальцев.
— А с гуру ты говорил?
— Он невменяемый, — Терещенко протяжно вздохнул, — бормочет про какие-то «беды великие», а начинаешь его спрашивать, поворачивается и уходит.
— Просто ты неправильно спрашиваешь, — усмехнулась она.
— Ну да, у тебя это всегда получалось лучше… Слушай, — он вдруг остановился и снова посмотрел на нее, — завтра в театре сотый спектакль «Праздник жизни». Решили, несмотря ни на что, отметить это дело, тихо, по-семейному, без лишнего шума, чтобы, так сказать, разрядить атмосферу. Давай сходим на эту вечеринку.
— Ты решил разрядить гнетущую атмосферу своим присутствием? — хохотнула она. — Ты?! Следователь, ведущий дело об убийстве Журавлева?!
— Ну а что? — с невинным видом ответил он. — Подпоим гуру, поспрашиваем его. Мне кажется, он что-то знает.
— Ничего себе законные методы. Ты же представитель власти.
— А я посижу рядом, говорить-то с ним будешь ты, — Вадим тоже улыбнулся. — У тебя, правда, хорошо получается задавать вопросы.
— Ладно, — с энтузиазмом кивнула она, — значит, ты предлагаешь сотрудничество?
— Ну… — замялся он. — В каком-то смысле…
— Не-ет! — Наконец-то настал час ее мести! — Скажи: «Я олух, я не могу раскрыть убийство в одиночку».
— Не заставляй меня унижаться.
— Тогда ничего не выйдет, — она выдернула свою ладонь из его пальцев и решительно пошла вперед. Правда, не очень быстро — чтобы дать ему время опомниться.
— Алена! — ветер донес его голос. — Ты нужна мне.
13
За час до спектакля все в театре, по определению Алены, уже «стояли на ушах». В воздухе чувствовалась веселость. Разумеется, не от предвкушения игры перед зрителями — обычно сам процесс надоедает примерно к пятидесятому выходу в одной и той же пьесе. Возбуждение будоражило от перспективы расслабиться, когда занавес опустят после последнего акта. Пришли все, даже те, кого особенно не звали — отец Гиви, например. В костюмерной
— А что ты раскипятился? Роль я знаю до за-а-а-пятой, — он икнул и подозрительно качнулся в сторону.
— Фу! — главный замахал на него руками. — От тебя водкой прет!
— А чем ты хочешь, чтоб от меня пахло — огуречным лосьоном?! Я же интеллигентный человек! — Федоров снова икнул и гордо удалился в свою гримерную.
— Где этот хренов гуру?! — взревел главный, сверкая пунцовой лысиной.
— Последний раз я видел нашего тринадцатого апостола возле Маши Клязьминой, — язвительно заметил проходящий мимо Людомиров. — По-моему, он нахватался от Вениамина всех грехов, которых только мог, и теперь таскается по девкам.
Алена, ставшая невольной свидетельницей этой сцены, улыбнулась.
Главный покосился на нее и сквозь зубы бросил актеру:
— Прикуси язык. Мария — замечательная актриса.
— А кто спорит, — пожал плечами тот, даже не подумав смутиться. — И женщина очень соблазнительная. Я понимаю гуру: после того, как Федоров запил — он перестал быть манящим объектом для своего духовного наставника. Да и потом, отец Гиви — человек уже немолодой, пора менять ориентацию. Это я ему посоветовал!
— Что ты несешь! — гневно возмутился главный и, махнув рукой, пошел прочь.
— Людомиров! Я тебя убью! — из соседней гримерной выскочила Лина. Ее зеленый махровый халат распахнулся, обнажив роскошные длинные ноги. Волосы, еще не уложенные, веером стояли вокруг бледного, обильно зашпаклеванного пудрой лица. — Вот ты где! — глаза ее сверкнули лихорадочными искрами. — Ну какого черта?! — она подлетела к нему и сунула под нос листок бумаги.
Тот прочел и пожал плечами:
— Я ведь уже извинился! Ну, глупая шутка, чего истерики устраивать, Линочка!
Он попытался ее обнять, но она резко отпрянула от него, заверещав:
— Нашел время шутить!
— Да это же давно было. Еще до…
— Не напоминай мне об убийстве! — излишне театрально вскрикнула Лина и демонстративно зажала уши руками.
Алена быстро подошла к Людомирову и, выхватив из его рук листок, прочла вслух:
Несчастье за несчастьем, Лаэрт! Офелия, бедняжка, утонула!Ниже стояла подпись, вернее, слово, вырезанное из печатного текста: ГАМЛЕТ.
Она вопросительно посмотрела на актера. Тот снова пожал плечами и напустил на себя невинный вид:
— Я же предупреждал, что какое-нибудь послание может заваляться…
— Когда ты сказал об этом на собрании, я всю гримерку перерыла! — ответила Лина. — А эта лежала в верхнем ящике стола. Я не могла ее не заметить в тот раз.
— Но это же не только твоя гримерка. Спроси Машу — может быть, она где-нибудь нашла и сунула в стол.
— Господи! Зачем ей совать бумажки в мой ящик! — Лина прижала дрожащую руку ко лбу.