Сама себе враг
Шрифт:
— С меня достаточно и во-первых! — истерично вскрикнула Маша Клязьмина. Илья тут же кинулся ее успокаивать.
— В самом деле, Алена, — упрекнул ее он, — для нас и два погибших актера — уже чересчур.
— Неужели вы и правда думаете, что спектакль закроют? — снова подняла вопрос Настя.
— Сейчас решается, — сдержанно оповестила всех тетка Тая.
— Поверить не могу, — всплеснула тонкими ручками Рита, — нашли труп какого-то верзилы под сценой и тут же решили закрыть спектакль. До этого пришили двух актеров — и ничего. Где справедливость?!
— А чего
Рита поджала губы и отвернулась к окну.
— Ну и зачем ты так? — ожесточился Людомиров и, подсев к Рите, что-то зашептал ей на ухо.
— Нет, я не выдержу этого давления! — громко заявила Клязьмина и разрыдалась, не воспринимая попытки Ганина урезонить ее нервы.
В своем углу тихо всхлипнула Рита и утерла со щеки слезу.
— Просто не могу поверить, что Саша Журавлев… — Настя не договорила и, уронив голову на колени, тоже заревела.
— А Лина… На ней так замечательно сидел костюм Офелии… — всхлипнула тетка.
— Что вы хотите сказать, — сквозь рыдания выкрикнула Маша, — что на мне он сидит безобразно?! — последнее слово потонуло в потоке слез.
— О-о-о! — разом протянули Ганин с Людомировым, оставшиеся вдвоем среди всех женщин.
— А ты чего? — Илья удивленно уставился на Алену.
— Ты предлагаешь мне тоже пустить слезу?
— Хотя бы из чувства женской солидарности, — усмехнулся Людомиров.
— Прочитав брошюру под названием «Как стать настоящей женщиной», я окончательно убедилась в том, что никогда ею не стану. Поэтому не стоит и пытаться. Так что женская солидарность мне теперь незнакома.
В этот момент дверь костюмерной открылась, и на пороге появились деловитый Горыныч, измотанный Терещенко и грустный главный.
Они с недоумением оглядели ревущих женщин.
— Минуточку внимания! — сипло пробасил режиссер.
Когда все воззрились на него, он продолжил:
— Ввиду сложившегося в театре чрезвычайного положения мы вынуждены на время прервать репетиции «Гамлета».
— Вот вам, пожалуйста! — вскрикнула Маша и уткнулась лицом в плечо Ильи. Тот только развел руками.
— Машенька, я же сказал — на время, — извиняющимся тоном проронил главный и бросил неуверенный взгляд на Горыныча.
— Ничто не бывает таким постоянным, как временное! — глубокомысленно изрек Людомиров и встал. — Прощай, мой друг Гораций!
— Да что вы в самом деле?! — возмутился главный.
— Ай! — Людомиров махнул рукой и, уничижающе взглянув на Терещенко, вышел вон.
17
— У меня сейчас промелькнуло такое странное чувство… — Алена еще раз бросила тоскливый взгляд на бутерброды с затвердевшей красной икрой. — Знаешь, такое очень французское чувство де жа вю… Что-то мне все это напоминает…
— Мне тоже, — усмехнулся Вадим, с трудом ограждая ее от напирающего сзади господина, который стремился во что бы то ни стало успеть заполучить положенную по случаю пластиковую рюмку с коньяком, —
— Шутник, это и есть театральный буфет.
— Ну и какое, по-твоему, могут иметь отношение подсохшие бутерброды к Франции?
— Да дело не во Франции… — протянула она и, извернувшись, легонько отпихнула господина от стойки.
— Что вы себе позволяете?! — гневно взревела его крупная спутница, от мощного горла до мясистых колен затянутая в бордовое бархатное платье. — Вот заведешь своего, и пихайся!
Господин тут же спрятался за широкую спину своей защитницы.
— Дамы, дамы, — пропыхтел Терещенко, теперь сдерживая мощную атаку агрессорши в бордовом бархате, — мы же в театре.
— Не знаю, — неожиданно возразила та, — пока что я в буфете. А вы, молодой человек, лучше приглядывайте за вашей девицей. А то она руки по чужим мужьям запускает.
— Такой крик подняла, словно я залезла ему в штаны! — фыркнула Алена.
— Молчи лучше, — Вадим развернул ее лицом к стойке.
— Ах вот оно что! — взвизгнула за спиной дама. — Я-то хотела его просветить! Я-то думала, он как приличный человек пойдет перед спектаклем в буфет выпить водки, а он вон зачем сюда приперся. Ах ты, бабник позорный. Как был деревенщиной, так и остался!
— Да не хочу я этих бутербродов! — взмолилась Алена, изо всех сил упираясь руками в шаткую стойку.
— Я надеялся надраться шампанским, но, видно, не судьба, — посетовал Вадим и, взяв ее за руку, потащил из очереди. — И зачем люди ходят в театр? Склоку можно устроить и в магазине.
— Осень, — глубокомысленно изрекла Алена. — У шизофреников обострение.
— Так что ты там говорила про де жа вю?
— Это ты к обострениям?
— Мне просто интересно, что может напомнить тебе антикварный бутерброд.
— Дело не в бутерброде. У меня вдруг появилось чувство, что я увидела кого-то, кого уже видела раньше.
— Ничего удивительного, — усмехнулся он. — Тут, как минимум, человек двести, кого-то ты действительно могла встречать и раньше. К тому же все вы тут театралы — это я случайный посетитель…
Странно, но в этот момент Алена вспомнила первую встречу с Буниным. Они столкнулись именно в театральном буфете, и тогда она почувствовала какой-то импульс, который кольнул в сердце, а потом быстро распространился до самых кончиков пальцев. Она, как завороженная, не могла оторвать от него взгляда и в тот момент уже точно знала, что до того, как кончится первый акт, она уже окажется в объятиях этого незнакомого смуглого красавца. Ни до этой встречи, ни, к сожалению, после нее Алена больше никогда такого не испытывала. И в отношениях с Вадимом ее пугало именно то, что не было этого импульса. Они могли говорить часами, они пили чай у нее на кухне, они даже целовались, но все это походило на некий фон расследования, которое они совместно вели. Их отношения слишком напоминали альянс, основанный на деловой выгоде, а вовсе не на чувствах. Ей слишком часто приходило в голову: «А что между нами останется, когда дело «Гамлета» завершится?»