Сама себе враг
Шрифт:
Первой меня встретила сестра Карла Елизавета, женщина несомненно красивая, однако не заботившаяся о своей внешности. Она была подавлена бедами, выпавшими на ее долю, и с явным неодобрением взирала на меня – как всегда, одетую в элегантное платье, которое подчеркивало женственность моей фигуры. Возможно, Елизавета знала, что мои безрассудства сослужили плохую службу делу ее брата, но ни словом не обмолвилась об этом, лишь глядела на меня глазами, полными упрека. Елизавета была сдержанна в выражении своих чувств, но также никогда не забывала, что она английская принцесса, и события в Англии волновали ее.
Руперт вел себя безупречно – он был почтителен и любезен со мной.
А вот Чарльз-Льюис все еще пребывал в дурном расположении духа и пока не появился приветствовать меня.
Я было подумала, какой радостной могла бы стать эта встреча, будь Карл здесь со мной.
Стоял март, холодный и промозглый, но принц Оранский твердо решил оказать нам воистину королевские почести.
Будь Карл со мной, мы бы от души посмеялись над неуклюжестью голландцев! Им недоставало гордости манер, присущих английским придворным, и изящества и галантности французов, к чему я привыкла с детства. Голландские бургомистры не снимали шляп в моем присутствии, что во Франции сочли бы просто оскорбительным, в Англии же – неучтивым. Поначалу мне даже показалось, что эти простовато одетые, неулыбчивые мужчины похожи на наших круглоголовых, но это было лишь первое впечатление от общения с ними, и, должна признать, впечатление ошибочное, ибо я понятия не имела о здешних обычаях и традициях. Между тем один из них поцеловал руку моему карлику Джеффри Хадсону, приняв его за моего сына, а я едва сдержала истерический хохот, когда мне объяснили это недоразумение.
Как негодовали бы мои сыновья, узнай они об этом!
Все ночи напролет я плакала, тоскуя по Карлу и находя единственное утешение в письмах любимому, на которых слезы превращались в огромные расплывшиеся кляксы.
«Это свидетельство моей любви«, – писала я мужу.
Самым счастливым для меня был день, когда я наконец получила послание от него. В письме Карл не сообщал ничего нового о событиях в Англии, но заверял меня в своей глубокой и преданной любви.
Недели пролетали одна за другой – балы, приемы и всякие торжества отнимали мое драгоценное время. Внезапно я поняла, что мне следовало прибыть в Голландию незаметно, возможно, инкогнито, ибо так мне было бы легче заняться тем делом, которое меня сюда привело.
Из Гааги в Роттердам мы отправились, когда уже наступил май. Я регулярно получала письма от Карла, в которых супруг мой заверял меня в своей преданности и великой любви, но эти послания не могли заменить мне его присутствия. Перед моим отъездом мы придумали с ним несложный шифр, что придавало нашим письмам оттенок более интимный. Когда я вскрывала очередное послание Карла, я ощущала его близость. Я жила ради этих писем и ради того дня, когда вернусь к любимому.
Жизнь в Роттердаме ничем не отличалась от жизни в Гааге, и дни тянулись бесконечно, но вдруг умерла одна из дочерей принца Оранского, и торжества по случаю моего приезда пришлось закончить. Мы отправились обратно в Гаагу, и принц Оранский вернулся в свою армию. Он настоял, что устроит нам смотр своих войск, что, конечно же, было большой любезностью с его стороны, но я так и не получила ответа на главный для меня вопрос: можем ли мы рассчитывать на помощь принца Оранского в случае неблагоприятного для короля развития событий в Англии?
В конце концов мне дали понять, что пока принц Оранский готов лишь выступать посредником в переговорах между королем и парламентом, и в этой ситуации было бы
И мне не осталось ничего другого, как попытаться продать свои драгоценности и столовое серебро, которые я привезла в Голландию. Последующие дни казались мне неприятным сном. Я стала кем-то вроде торговца, расхваливающего свой товар и пытающегося выручить за него побольше денег. Я встречалась и разговаривала с людьми, с которыми при других обстоятельствах никогда бы не имела дела. Большинство из них было евреями, знающими толк в торговле драгоценностями. Они чувствовали, что могут совершить выгодную сделку, и долго рассматривали и восхищались моими драгоценностями. Да разве могли эти люди не восхищаться ими? Это были бесценные фамильные вещи, десятилетиями принадлежавшие королевской семье. Длительные торги приводили меня в уныние.
– Это великолепные вещи, – сказал мне один купец, и глаза его заблестели, когда он почтительно прикоснулся к украшениям. – Но, миледи, эти драгоценности вам не принадлежат, и вы не можете их продать. Это – собственность английского королевского дома.
– Их подарил мне мой муж, и я не понимаю, почему не могу распоряжаться ими, – рассердилась я.
– Если мы купим эти вещи, то их могут потребовать обратно, так как человек, продавший их, не имел права этого делать, – говорил купец.
– Это какая-то чепуха! – воскликнула я.
– Однако дело обстоит именно так, – пожал плечами купец. – А кроме того, кто у меня купит такую вот корону? Кто ее может носить, кроме монарха?
– Давайте распилим ее, – предложила я. – Эти рубины бесценны.
– Миледи, распилить такую прекрасную вещь! Да лучше я распилю собственное сердце! – возразил купец, с сожалением глядя на великолепную корону.
Мы спорили еще долго. Конечно же, дело было в том, что драгоценности в любую минуту могли затребовать обратно. Купцы прекрасно знали, что не имеют права их покупать. Что ж, этих людей можно было понять.
Впрочем, они заинтересовались некоторыми вещицами поменьше. Я понимала, что не должна запрашивать слишком высокую цену. Что ж… Лучше синица в руках, чем журавль в небе, грустно решила я.
Таким образом, поездка моя оказалась напрасной, и я стала думать о том, что делает без меня Карл и куда его забросила судьба. Возможно, после всех тех ошибок, которые я наделала, слова мои прозвучат тщеславно и глупо, но при всей моей любви к мужу я не могла не видеть его слабостей и недостатков – и главный из них заключался в том, что Карл очень легко поддавался чужому влиянию. А потому он нуждался в моей поддержке, и я обязана была быть рядом с ним, чтобы помогать ему сохранять твердость и решительность в борьбе с врагами.
Большим ударом стала для меня весть о том, что Халл выступил против государя. Когда Карл послал маленького Джеймса занять от его имени город, жители захлопнули перед королевским отрядом ворота. Халл! А ведь там хранилось оружие, предназначенное для войны с шотландцами!
– Неудачи просто преследуют нас! – пожаловалась я графине Денби. – Мы самые несчастные люди на свете.
Потом прибыл еще один гонец – на этот раз не от Карла, а от какого-то человека, знавшего мою мать. Она жила в полной нищете в маленьком домике в Кельне. Ее покинули все слуги, которым она долго не могла заплатить, и теперь бедняжке приходилось ломать мебель и топить ею камин, поскольку несчастная очень страдала от холода. Ей недолго оставалось жить, и она хотела увидеться со мной перед смертью.