Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака
Шрифт:
Когда услышал Марзбан-шах слова своего наследника, увидел, как тот убивается, заплакал сам и сказал:
– Дорогой ты мой, сынок ненаглядный, вспомни совет того старца да послушай назидание: ведь вся-то радость жизни – внимать наставлениям стариков. Во-первых, по их советам человек может счастья достичь, а во-вторых, послушание отцу – послушание богу. Бойся причинить отцу горе, пожалей родителей и сестрицу свою! Вообрази, что тебе это приснилось, забудь эту любовь, ты ведь еще дитя, и не след тебе с отцом-матерью разлучаться.
Как услышал Хоршид-шах эти слова, закричал и сознания
– Ах, отец, отец, нет у тебя ко мне жалости, не знаешь ты любви моей, не разделяешь муки!… И сколько бы я ни рассказывал, ничего тебе не понять: ты этого не испытал, горечи разлуки не изведал. Пока мы не ведали, кто эта девушка, откуда она, мне все же легче было. А теперь тяжелей. Тот раз я был болен сердцем, как ты сам видел, и была у меня в сердце страсть. Теперь занемог я душой и страсть моя превратилась в любовь, нет мне больше покоя. Отпустил бы ты меня, а не то загублю я жизнь свою, так как нет у меня сил терпеть разлуку. Ты-то ведь не в гуще сражения – со стороны наблюдаешь, а со стороны всякий бой легок.
Миг говорят, что лекарство – терпенье:Со стороны так легки поученья!Пусть мой советчик два горя сравнит:Полу прожег – или сердце горит!А если тебя тревожат расход казны да сборы мне войска, то, хоть и нельзя зарекаться, я все же скажу: коли ты из-за этого мне не дозволяешь ехать, то отпусти! Ведь мне не надобно ни злата, ни дружины, достаточно у меня и воинов и богатства. Я и один поеду, только чтобы ее повидать, собственной доблестью возлюбленной добиться или погибнуть. Нельзя же горю покоряться!
Шах сказал:
– Сын мой, клянусь милостивым богом, всеми праведниками, жизнью твоей, которая мне дорога, клянусь, что я не из-за казны и войска возражаю. Не хочу я, чтобы с тобой что-нибудь случилось, тяжко мне изведать разлуку, которую ты мне сулишь, – бремя разлуки тягостно и мучительно. А всего тяжелее расстаться с таким сыном, ради которого я бы охотно отдал все богатства на свете, все наследство отцов, только бы его оградить от бед. Ведь все мое царство тебе предназначено, войско и дружина – все слуги твои, а ты – моя жизнь, да еще и стократ жизни дороже, как сказано на этот счет:
Веши для жизни нужны, а не жизнь для вещей:Жизни настанет конец – что за прок от вещей?Так что поостерегись, сынок, не предавайся таким мыслям.
Но Хоршид-шах никак не успокаивался, все плакал, тут и Марзбан-шах заплакал. Был при том Хаман-везир, он сказал:
– О великий государь, вон куда вас разговоры завели! Устрой дела сына, дай ему свое позволение – вот как следует поступить. Собери его в дорогу, пусть отправляется – ему обязательно нужно посвататься к девушке. Справится он с этим делом, хоть и выпадет ему на долю много мучений, но в конце концов он достигнет своего: ведь он родился под счастливой звездой. Ты же слыхал от мудрецов, каковы будут его странствия, да и мне ведомо, что дела его устроятся благодаря путешествию: он получит эту девушку и добьется исполнения желаний.
Марзбан-шах, услышав эти слова везира, расцеловал сына и объявил:
– Душа моя, радуйся: отец устроит твои дела. Раз ты того желаешь, я отправлю тебя сватать твою возлюбленную, пусть будет по-твоему.
Хоршид-шах вознес хвалу отцу и довольный вернулся к себе. А Марзбан-шах, когда осчастливленный сын вышел, тотчас приказал открыть двери сокровищницы и собрать великое множество драгоценностей, золота, серебра, мускуса, амбры, камфары, платья из румийского и багдадского атласа – всего харваров двадцать, а сверх того палатки, и шатры, и обоз, и арсенал, и кухню, и умывальню, и все прочее, что необходимо. Потом кликнул тех двух богатырей, Альяна и Альяра, и сказал:
– Выпало вам ехать в страну Чин с моим сыном – он ведь совсем дитя, не все еще разумеет, не все умеет, так что вам и судить и рядить – вместе поедете.
Богатыри поклонились и сказали:
– Мы слуги шаха, что он прикажет, то и сделаем.
Отобрал Марзбан-шах в провожатые сыну тысячу всадников – из тех, у кого жены да дети, чтоб прониклись сочувствием к Хоршид-шаху. А Хоршид-шах пошел с матерью и сестрой попрощаться. Заплакали те, зарыдали. Гольнар говорит:
– Сынок, тебе наскучило с матерью жить, а я-то на тебя еще не нагляделась. Считай эту разлуку последней – чует мое сердце, не видать тебе больше матери.
Зарыдала она при этих словах, как только может рыдать человек, а сестра царевича со слезами на землю пала, стеная и причитая. Фаррох-руз тут же стоял, плакал и рыдал, приговаривал:
– Матушка, коли ты страдаешь от разлуки с Хоршид-шахом, знай, что я и вовсе не могу жить без брата. Позволь мне с ним ехать, нет мне без него жизни.
Гольнар заплакала еще сильней и сказала:
– Ну он-то, я понимаю, из-за любви родной дом бросает, а тебе что за дело? Оставайся с матерью, чтобы на глазах был!
– У меня без него сердце не на месте, матушка, – ответил Фаррох-руз. – Если добром не отпустишь – сбегу из дома или учиню над собой что-нибудь.
Плачет мать, заливается, что двое таких сыновей от нее уезжают. Сердце подсказывает, что никогда она больше их не увидит. Попрощались Хоршид-шах и Фаррох-руз, обняли мать и стали собираться в путь.
Когда пробили барабаны отбытия, Марзбан-шах с Хаман-везиром, с приближенными и дружиной отправились проводить царевича. Проехали один переход, царевич спешился, поцеловал стремя отца и сказал:
– О государь-отец, возвращайся, ведь передо мной еще долгий путь, а шаху нельзя больше себя утруждать. Поезжай назад и поминай меня в молитвах, а я, коли господь пожелает, скоро ворочусь тебе служить.
А отец ему наказал:
– Смотри, сын мой, если возвратишься благополучно, а меня уже не застанешь в живых, соблюдай отцовские законы и обычаи, управляй государством по правде и по справедливости, правь царством ревностно и разумно.
Тут они еще раз простились и так зарыдали при этом, что вся дружина прослезилась, а потом Марзбан-шах вернулся в город.