Самая долгая ночь
Шрифт:
– Извините, но у вас просто какая-то навязчивая мысль… – огрызнулась Нэт. – Уборка заняла не больше минуты, и мы извинились.
Официантка аж задохнулась от возмущения и уже готова была дать достойную отповедь…
«Уму непостижимо, – пронеслось в мозгу у Нэт. – Поверить не могу, что собираюсь ссориться с официанткой. Я должна остановиться. Я обязана промолчать».
За спиной послышались шаги, Нэт обернулась. К ней приближался молодой ковбой, сидевший до этого в глубине зала. Примерно одного роста с Нэт, волосы песочного цвета, голубые глаза, линялая фланелевая рубашка,
– Хочешь, скажу, что я однажды натворил? – опустившись на корточки, тихо сказал незнакомец. – Я перевернул ящик с яйцами.
Присев рядом с Самантой, он следил за ее реакцией, всем своим видом показывая: он верит, что девчонка на самом деле ужасно расстроена, а вовсе не выделывается перед взрослыми.
Саманта оторвалась от маминой юбки и с опаской одним глазком взглянула на незнакомого дядю.
Нэт, понимая, что дочь вряд ли станет отвечать, заговорила вместо нее слащавым голосом, каким принято разговаривать с расстроенными детьми:
– И как вам удалось перевернуть ящик с яйцами?
– Я работал на ранчо у друга пару лет назад, – сказал ковбой, глядя при этом на Саманту, как будто она была чревовещательницей. – Я еще не был достаточно взрослым, чтобы садиться за руль грузовика, поэтому ездил в кузове. Но в тот день так устал, что, запрыгивая наверх, не рассчитал силы и угодил прямиком в лоток яиц, стоявший у бортика. Можешь себе представить? Повсюду битые яйца, скорлупа и всякая клейкая дрянь. Фермер вышел, накричал на меня и ударил шляпой.
Саманта внимательно слушала, насмешливо приподняв брови-полумесяцы.
– А это больно, когда тебя бьют шляпой?
– Не особенно, просто гордость страдает.
– А что такое гордость?
– Ну, гордость… Это чувство, когда ты не хочешь, чтобы тебя унижали.
– А-а-а. – Саманта, кажется, задумалась. – А это проходит?
Молодой человек негромко хихикнул:
– Надеюсь, что нет. Гордость – полезная штука. Она помогает оставаться на высоте, даже когда ты попадаешь в неприятную ситуацию.
Официантка стояла с совком, полным перемешанного с сахаром битого стекла, и, похоже, готова была швырнуть все это просто в лицо Нэт.
– Гордость удерживает людей от глупых поступков, – вставила официантка.
– А как насчет доброты? – резко отреагировала Нэт.
Молодой человек продолжал беседовать с девочкой, не обращая внимания на женщин.
– Мне двадцать пять лет, – сообщил он Саманте. – Вероятно, я покажусь тебе старым, но я до сих пор совершаю иногда такое, что заставляет меня стыдиться. Это неприятное чувство, но оно всегда проходит.
Саманта кивнула и улыбнулась, а затем снова прижала головку к коленям матери.
Ковбой выпрямился. Его взгляд метался между Нэт и официанткой, пока наконец не остановился на последней.
– У всех случаются ошибки. Нельзя за это наказывать.
Нэт улыбнулась ему. Как хорошо, что галантный молодой человек
Официантка многозначительно взглянула на ковбоя.
– Весьма прискорбно, что никто, кроме Эсрома, не спешит нас спасать, – ядовито заметила она.
Нэт вспыхнула. Значит, они знакомы. Непонятно, почему ее это смутило… Быть может, она просто ощутила себя чужой?
– Корри! Тебе не нужны ни помощь, ни спасение.
Официантка, облокотившись на рукоятку метлы, пристально посмотрела парню в глаза. Взгляд ее был уже не колючим, а скорее грустным. Уголки рта портили глубокие морщинки. Сколько ей лет? Нэт сказала бы, что около тридцати. И почему ей кажется, что разбитая сахарница – не самая большая печаль, которую она принесла этой женщине? Тишина, наступившая в кафе, звоном отдавалась в ушах. Здесь, у подножия отдаленной горы, она чувствовала себя словно на краю света. Нэт с доверчивой поспешностью остановилась в маленьком городке, совершенно позабыв, что в таких вот затерянных в песках и пустошах местечках люди скорее выживают, чем живут. Здесь просто невозможно быть абсолютно счастливой. Теперь она начала догадываться, почему всякий раз, куда бы она ни ехала, Пол напоминает, что нужно быть осторожной. Муж привык к местам и людям вроде этого, а для нее такое было в новинку.
Корри, явно избегая смотреть Нэт в глаза, направилась на кухню.
– Увидимся позже, Эс, – бросила она на ходу.
– Ага, – ответил ковбой и отступил в сторону, чтобы пропустить бородача и двух длинноволосых женщин.
Те прошмыгнули мимо, не произнеся ни слова. И только колокольчики на двери возвестили об их уходе. Теперь в зале никого не осталось – только Нэт, ее девочки и ковбой. Единственный звук – жужжание электроприборов. Эсром направился на кухню. Сначала Нэт показалось, что он пошел за Корри, но молодой человек вернулся со шваброй и стал протирать пол в том месте, где был рассыпан сахар. На плитке осталось блестящее мокрое пятно.
– Спасибо, – сказала Нэт. – Я даже представить не могла, что из мелочи раздуют такую трагедию.
Ковбой пожал плечами:
– Никакой трагедии, просто Корри немного разнервничалась. Люди здесь вкалывают в поте лица, а эта работенка – лишь верхушка айсберга.
– Ну, я на самом деле не собиралась усложнять ей жизнь. Ведь это всего лишь сахар…
Нэт вдруг подумала, что и правда вела себя вызывающе и что все началось именно с грубой выходки Саманты. Она замолчала. Успокойся, миссис Праведное Негодование.
– Значит, вы не местные? – поинтересовался ковбой.
– Нет-нет. Мы из Айдахо-Фолс.
Он улыбнулся. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что она нездешняя.
– Я тоже. Приехал на денек порыбачить с приятелями. И давно живете в Айдахо-Фолс?
– С июня.
– Дайте угадаю. Военный?
– Точно! Муж работает на реакторной испытательной станции.
– Один из тех привилегированных специалистов?
– Нет, он оператор. – Нэт взяла Лидди на руки, и кроха инстинктивно положила головку матери на плечо. – Мне кажется, эта профессия никак не вяжется с привилегиями.