Самая лучшая жена (Pilgrims)
Шрифт:
Когда артисты поклонились и свет на сцене еще больше приглушили, мой дед встал и быстро пошел вдоль ряда стульев. Он наступал людям на ноги и шептал слова извинения. Он выбрался в проход и направился к тяжелым дверям. Когда он толкнул створки дверей и они приоткрылись, на пол полутемного зала легли узкие треугольники света. Мой дед выскользнул в фойе, подошел к билетеру и схватил его за руку.
– Мне нужно поговорить с певицей, – сказал он.
Билетер, ровесник моего деда, но при этом ветеран войны, спросил:
– С которой?
– С
В замешательстве он теребил кончики волос.
– С рыжей, – кивнул билетер.
– Да.
– Она тут на гастролях.
– Да, хорошо, хорошо, – глупо закивал мой дед. – Чудесно!
– Чего вам от нужно от нее?
– Мне нужно с ней поговорить, – повторил мой дед.
Возможно, билетер, увидев, что мой дед трезв и молод, решил, что перед ним посыльный, а возможно, ему просто не захотелось вдаваться в подробности. Как бы то ни было, он провел моего деда к гримерке Бабетты, которая находилась под сценой, в темном коридоре с множеством дверей.
– Тут кое-кто хочет вас видеть, мисс, – проговорил билетер, дважды постучав в дверь, и ушел, не дожидаясь ответа.
Бабетта открыла дверь, проводила взглядом удаляющегося билетера и только потом посмотрела на моего деда. Она была в комбинации, а плечи, словно шалью, прикрывала большим розовым полотенцем.
– Да? – произнесла она, вздернув высокие брови еще выше.
– Мне нужно поговорить с вами, – сказал мой дед.
Она смерила его взглядом. Долговязый, бледный, в недорогом костюме. Свернутый плащ он держал под мышкой, словно футбольный мяч. У него была дурная привычка сутулиться, но сейчас он стоял совершенно прямо, немного запрокинув голову и расправив плечи, отчего они казались шире. Эта поза давала ему возможность выглядеть солиднее. В нем не было ничего такого, что побудило бы Бабетту захлопнуть перед ним дверь, поэтому она осталась. Она стояла перед ним в комбинашке, придерживая на груди полотенце.
– Да? – повторила она.
– Я хочу рисовать вас, – сказал мой дед. Бабетта нахмурилась и шагнула назад.
Мой дед встревожился. Он подумал, что она могла неправильно понять его и решить, что он хочет разрисовать ее тело, как кто-то разрисовывает стену. Он испуганно поторопился объяснить:
– Я хотел сказать, что я хотел бы написать с вас картину, ваш портрет!
– Прямо сейчас? – спросила Бабетта, и он поспешно ответил:
– Нет, нет, не сейчас. Но мне бы очень этого хотелось, понимаете? Очень хотелось бы.
– Вы художник? – осведомилась Бабетта.
– О, очень плохой, – признался мой дед. – Я ужасный художник, отвратительный.
Бабетта рассмеялась.
– Меня уже рисовали несколько художников, – соврала она.
– Конечно, – кивнул мой дед.
– Вы слышали, как я пела? – спросила она, и он ответил, что слышал. – Вы не останетесь до конца представления? – спросила она, и он ответил не сразу. Он только теперь понял, что посмотрел не все представление.
– Нет, – сказал мой
Бабетта пожала плечами:
– Я не пускаю мужчин в свою гримерную.
– Конечно! – воскликнул мой дед, надеясь, что он не сказал ничего такого, из-за чего она могла бы подумать, что он напрашивается на приглашение. – У меня и в мыслях этого не было.
– Но торчать в коридоре и болтать с вами я не собираюсь, – добавила Бабетта.
Мой дед сказал:
– Простите, что побеспокоил вас.
Он расправил плащ и хотел было надеть его.
– Я хотела сказать, что, если вы хотите поговорить со мной, вам придется войти, – пояснила Бабетта.
– Я не могу, я не собирался…
Но она уже шагнула назад, в маленькую комнатку с тусклым освещением, и придержала дверь, чтобы он мог войти. Мой дед переступил порог, а когда Бабетта закрыла дверь, он прижался к двери спиной, стараясь занять как можно меньше места. Бабетта придвинула к умывальнику старенький фортепианный стул и посмотрела на себя в серебряное зеркальце на длинной ручке. Она включила воду, дождалась, пока пойдет горячая, намочила два пальца и поправила выбившуюся прядь за ухом. Затем она взглянула на моего деда через плечо:
– Может быть, теперь вы мне скажете, что вам нужно.
– Я хотел нарисовать вас.
– Но вы же говорите, что вы плохой художник.
– Да.
– Вам не следует так говорить, – сказала Бабетта. – Если вы хотите добиться успеха и кем-то стать, вы должны говорить людям, что вы хороший художник.
– Я не могу так говорить, – покачал головой мой дед. – Это не так.
– Но ведь это так просто – говорить, что вы хороший художник. Ну, давайте скажите так… Скажите: «Я хороший художник». Давайте.
– Не могу, – сказал мой дед. – Это неправда.
Бабетта взяла карандаш для подводки бровей с края раковины и бросила ему.
– Нарисуйте что-нибудь, – сказала она.
– Где?
– Где хотите. На этой стене, на той – где угодно. Мне все равно.
Он растерялся.
– Давайте же, – сказала Бабетта. – Эта каморка хуже не станет, так что не переживайте.
Мой дед нашел место рядом с умывальником, где побелка не так сильно облупилась и стена была не так сильно исписана. Он начал медленно рисовать руку, держащую вилку. Бабетта стояла у него за спиной, наклонившись и глядя на стену через его плечо.
– Мне не очень удобно здесь рисовать, – сказал мой дед, но Бабетта промолчала, поэтому он продолжал рисовать. Он пририсовал мужское предплечье и наручные часы. – Получается размазано, потому что карандаш такой мягкий, – проговорил он извиняющимся тоном, а Бабетта сказала:
– Хватит болтать. Заканчивайте свой рисунок.
– Он закончен. – Мой дед сделал шаг назад. – Он уже закончен.
Бабетта посмотрел на него и перевела взгляд на карандашный набросок.
– Но ведь это всего-навсего рука, – сказала она. – Ни лица, ни человека.