Самая страшная книга 2014
Шрифт:
Крик был настоящий.
Я вскочил в темноте и, не одеваясь, рванул к двери, выбежал в коридор. И тут же чуть не упал — впереди, дальше поворота на лестницу, мерцал огонек, а над ним висело белое искривленное лицо с огромными выпученными глазами. Хватаясь за стену, я отступил было к своей комнате, но тут снизу вновь донесся протяжный женский крик, перешедший в рыдание. Я сделал пару неуверенных шагов вперед. Зловещий лик не двигался, и жуткие блестящие буркалы устремляли свой взор куда-то в сторону. Огонек, освещающий лицо, дрожал. Наконец я сообразил, что это пламя свечи, и подошел ближе. Немигающие глаза уставились на меня, и мне вновь стало не по себе, хоть я и понимал, что передо мной бабушка. Она выглядывала из — приоткрытой двери своей спальни, держа в левой руке подсвечник. Во взгляде ее смешались безумная злоба и ужас; казалось, она не в своем уме. Блеснул нагрудный крестик, висящий поверх ночной рубашки. В правой руке она сжимала небольшой пистолет. Двигаясь вперед, я перешел к другой стене, стараясь
Теперь я пожалел, что так поспешно кинулся на крик. Свет бабушкиной свечи остался наверху, вокруг вырос непроницаемый мрак. Я брел, цепляясь за перила, потом — за стены и предметы мебели. Нащупал выключатель, щелкнул им; бесполезно, электричества не было. Натыкаясь на стулья, прошел через столовую к кухне, здесь свернул в коридорчик с двумя дверьми: слева — в спальню Марины, справа — в подвал. Левая дверь, похоже, была открыта, и из помещения изливалось слабое бесцветное сияние… Внезапно вновь завопила женщина, звук впился в уши. Яркий свет прыгнул из комнаты, и в течение секунды я видел на стене ужасающую тень — силуэт, бьющийся в конвульсии, короткие руки и ноги, огромная шарообразная голова. Затем поток света метнулся обратно, заскакал внутри комнаты и, наконец, погас. Я почувствовал, как что-то коснулось моей босой ступни, и отдернул ногу. Рядом в темноте плакала женщина.
— Марина! — Я на ощупь добрался до двери. — Ты где?
Тут слабый свет зажегся снова, и я увидел Марину: она лежала у стены, спрятав лицо. В ее руке дрожал маленький электрический фонарик.
— Марина, успокойся, пожалуйста, все хорошо… — Я опустился рядом с ней на колени, приподнял за плечи, чтобы она села. Марина повиновалась, не переставая всхлипывать и не подымая головы. Я взял у нее фонарь и осмотрел комнату. Смятая постель, одежда на спинке кровати, комод. Не обнаружив ничего подозрительного, я вновь повернулся к Марине. Длинная ночная рубашка на ней задралась, яркий луч фонарика выхватил из тьмы обнаженные полные ноги, покрытые мелкими гематомами. Я не смог отвести глаз, уставившись на них, а Марина продолжала прятать лицо в волосах. Это были точно такие же синяки, как те, что остались у меня на руке после ночи в подвале.
— Марина, расскажи мне, пожалуйста, что здесь было? Кто это сделал, а?
Она только затрясла головой.
— Ну я прошу тебя!
И Марина вдруг зашипела сквозь стиснутые зубы:
— Он дверь открыть не может… наверху они запираются на ночь… а он хочет… наверх хочет!.. И я ему ведь не нужна, я ему ничего не сделала! — Она злобно выкрикивала слова — Он дверь открыть не может! Все из-за них! Они запираются, они трусливые, а я одна… раньше иногда в коридоре натыкалась… иногда, а потом чаще… а потом из-за комода стал вылезать… холодный, такой холодный…
Речь Марины вновь стихла до шепота, стала неразборчивой. А я поднялся на ноги и подошел к комоду. Громоздкий и ветхий, он был неплотно прислонен к стене, я посветил фонариком в проем. Паутина, пыль, рваные обвисшие обои и еще какой-то сор внизу. Упершись хорошенько в пол, я толкнул комод. Грозя развалиться, комод поддался и сдвинулся, я продолжал давить. Под ноги посыпались щепки, остатки плинтуса. Я остановился и направил фонарик вниз. В стене открылась дыра, довольна большая, с ладонь.
Вспыхнул свет, во всем доме сразу. Марина коротко вскрикнула, вновь сжимаясь на полу. Я поспешил к ней. Дыру, черт с ней, заделаю завтра. Состояние кузины вызывало куда больше опасений. С трудом я смог поставить ее на ноги, заставил сделать несколько шагов, уложил на кровать. Она все время цеплялась за меня. Приговаривая что-то успокаивающее, обещая тотчас вернуться, я оторвался от нее и прошел по всему первому этажу, выключая свет. Вновь войдя в комнатку, закрыл за собой дверь и присел на край постели. Слабоумная уже спряталась под одеялом. Двоюродная сестра, немногим старше меня, которую я всегда сторонился. Теперь вот сижу рядом, убаюкиваю какой-то болтовней, а она, выпростав руки из-под одеяла, держит меня за кисть. Наверное, спустя какое время Марина уснула; не знаю, руку я так и не высвободил до самого утра. Всю ночь в доме, захваченном тьмой, теплился свет в тесной каморке около кухни. Была еще дыра в стене, и я не сводил с нее глаз.
На следующий день я занимался странными вещами. В первую очередь как можно плотнее забил крысиный лаз и прикрыл его плинтусом. Спустился в подвал, который встретил меня затхлой многолетней тьмой. Странно, что отец не провел сюда электричество, пришлось пользоваться карманным фонарем. Я искал норы, следы… хоть что-нибудь. Эта тварь — настоящая. В смысле, из плоти и крови. Не привидение. Она должна как-то выбираться из подвала, как-то проникать обратно, где-то здесь прятаться. Если она смогла проделать ход в соседнее помещение, однажды сможет добраться и до спален мамы и бабушки. Но я не нашел никаких следов и вынужден был ждать ночи. Остаток дня я провел вне дома, бродил по пустой проселочной дороге, глядя вслед изредка проезжающим мимо автомобилям. Пели птицы. Солнце тихо и красиво сползало с чистого небосклона. Возвращаясь обратно, я остановился метрах в пятидесяти от ворот. Проселок здесь поднимался на холм, за спиной вовсю полыхал закат, впереди в окнах второго этажа отражалось его пламя. Неясно было, что
Глаза пощипывало с недосыпа, тело было вялым. Поужинав в одиночестве на кухне, я сразу, боясь растерять решительность, направился в подвал. Фонарь был единственным моим оружием. Я просто должен был все увидеть, остальное потом. Закрыв за собой подвальную дверь, я включил фонарик и спустился по ступенькам. Луч света побежал впереди меня, вырывая из мрака пыльные банки и бутыли с припасами, мох, кирпичные стены фундамента, низкий деревянный потолок. Что-то омерзительно чавкнуло под ногой, я посветил вниз и поспешно отступил. Блеснула влага, заполняющая след моего ботинка. Стоптанный земляной пол здесь превратился в болотце. Странно, что днем я этого не заметил. Впрочем, пятно грязи небольшое, сантиметров семьдесят в диаметре, можно мимо пройти или перешагнуть. Так и не поняв, откуда натекла вода, я двинулся в глубь подвала. Сырость и запахи гнили все туже обнимали меня со всех сторон, в луч фонаря порой попадали осколки стеклянных сосудов, кашица плесени между ними. Женщины просто забросили погреб со всем его содержимым. Медленно, пригибая голову, чтоб не напороться лбом на балку, я сделал несколько кругов по помещению в обход нагромождений рухляди и уселся на ящик у дальней стены. Возможно, именно в этом месте двадцать лет назад прятался напуганный мальчик, которого наказала бабушка. Я погасил фонарь, сунул его в карман ветровки. Страх прячется в памяти, словно крыса на захламленном чердаке; потому что страх обожает пыль и темноту. Он обгрызает краешки воспоминаний, разрывает их на клочки, а ты все носишь на чердак стопки новых впечатлений и событий… Но однажды мрак застанет тебя врасплох, и ты увидишь, что ничего не изменилось. Увидишь хитрую крысу, выглядывающую из сухого вороха памяти.
Меня все сильнее клонило в сон. Я подолгу сидел со смеженными веками, прислушиваясь. Ни звука.
Подвал был мертв, весь дом был мертв. Будто все покинули его, позабыв обо мне. Вновь бросили меня одного. Но на самом деле женщины спят в своих кроватях, а я даже никому не сказал, как собираюсь провести эту ночь. И все равно чувство обиды, глупое и безосновательное, захлестывало меня с головой! Бабушка и мама… Одна заточила меня здесь, другая позволила. Я злился, даже слезы навернулись на глаза. Никто не мог мне помочь, никто! Отца никогда не бывало дома, ему ничего не рассказывали… Понимал ли он, что все его мечты о семье давно рухнули? Да и на чем строились они?! На болоте.
…Что-то меня насторожило. Может, движение собственной руки… Я, кажется, заметил его даже в кромешной темноте. Да, точно, теперь я понял, что различаю и некоторые другие предметы вокруг. Мрак словно бы прояснялся, но свет в подвал не проникал. В какой-то момент я увидел это… Не могу придумать название этой штуке. Хотя можно сказать, что это была просто точка, черная точка в стене напротив, и она была ужасна. Покуда все вещи в помещении виделись мне отчетливее, эта точка все больше привлекала внимание. Она была абсолютно черной, при этом испускала причудливое серое сияние, от которого все в подвале выглядело до жути резко, но теряло свой цвет. Я слышал, как что-то зашевелилось впереди, скрытое горой хлама. Неторопливые мерзкие влажные звуки… Где-то на периферии сознания проскользнула мысль о том, что звуки исходят с того места, где раньше обнаружилось болотце. Проклятое черное пятно поглощало мою волю. Может, сон? Может, я уснул, иначе куда делись усталость и тяжесть век? Заложило уши, навалился пульсирующий бархатистый грохот. Я поднялся с ящика, и мир пошатнулся, становясь на миг зыбким… Но тело отозвалось тысячью отрезвляющих уколов боли. Вернулась тишина, и в ней приглушенный скребущий шум. Мелкая тварь ползла по земляному полу прочь. И то ли на звук, то ли притянутый темным пятном, я двинулся вперед, обходя гору старья. Боковым зрением я улавливал шевеление чего-то серого, небольшого… Он было уже у лестницы, я больше не мог идти за ним. Черная точка на стене оказалась прямо передо мной и не пускала меня от себя. Как это описать!.. В стене на стыке кирпичей была дырка, круглая, маленькая, три-четыре сантиметра диаметром. Мне кажется, я слышал ее. Внутри сидел непроницаемый мрак, и все же я чувствовал там непрестанное беспорядочное движение. Дыра напоминала мне дверной глазок. Будто я постучал и жду, а хозяин смотрит на меня из-за двери. Дыра была неуместна, неестественна, у нее был свой запах, свое излучение, свое дыхание… И все это чуждое до отвращения. Я стиснул зубы, пытаясь отвернуться, закрываясь рукой. Секунду или две я кричал.