Самая страшная книга 2015 (сборник)
Шрифт:
Медведь зашипел, словно змея. Его движения становились быстрее, он полз ко мне.
Капли дождя неторопливо стекали по ненастоящей шерсти.
«Все это было правдой, он настоящий. Все это было правдой...» Леха стоял здесь один, слабый, промокший, преданный, против этого существа. Он смог выстрелить, и не один раз, а у меня не получается даже пошевелиться.
Из пятнадцати камешков вылетело пять, и даже если они не попали в цель... нужно быть очень смелым, чтобы выстрелить хоть один раз.
«Давай же», — прохрипел я под нос, но из-за густой тишины не услышал
Наконец, мой палец на спусковом крючке нервно пошевелился. Затвор дернулся и выскочил из направляющего паза.
Старый пластик треснул, поэтому вместо выстрела у пистолета выбило затвор. Перекошенный набок ствол напоминал выбросившегося на берег кита, каким я помнил его на фотографиях в школьном учебнике.
Маленький блестящий камешек выкатился из дула и упал в траву.
Медведь прыгнул ко мне и плюхнулся в лужу около ног. Я закричал, но звук моего голоса утонул в тишине.
В голове что-то щелкнуло.
Хватит этих детских страшилок. Игры закончились. Пора возвращаться во взрослый мир.
Как это глупо — бояться детского чудовища, которое полчаса потратит только на то, чтобы прогрызть дыру в подошве ботинка.
Да, детский кошмар ожил, но я-то уже давно не ребенок.
Я поднял ногу и со всей силы наступил на существо. Раздался звук, словно кто-то раздавил большое насекомое.
Медведь под подошвой по-прежнему шевелился и шипел, но на этот раз звуки не казались такими зловещими. Как будто из кастрюли убегает вскипятившееся молоко и, превращаясь в пар, издает предсмертный хрип на кухонной плитке.
Я вернул затвор на место, направил дуло прямо в зубастую пасть, придавленную носком ботинка, и снова нажал на спусковой крючок. Пластик не выдержал, пистолет опять перекосило.
Выкатившийся из ствола камешек упал в трещину с зубами, Медведь закашлял, стал выплевывать из легких черную жижу.
Еще раз. Третья попытка. Затвор на месте. Выстрел.
Лехина пуля врезалась в безносую и безглазую голову, пробив там дыру. Из дыры потекла та же черная дрянь. Она густыми каплями падала в лужи, смешивалась с водой и растворялась без следа, словно воспоминания о плохом сне.
Больше оружие не отказывало. Я разрядил всю обойму.
Под ногой теперь лежала только кучка старого заплесневелого мха.
И тогда дождевая капля, погрузившая поляну в тишину детских кошмаров, с грохотом лопнула, и на меня обрушилась симфония летящего дождя. В ту секунду я мог расслышать падение каждой капли, каждое прикосновение небесных пальцев к ожившему в темноте лесу. Пространство сдвинулось с мертвой точки и стремительно вернулось в поток времени, за доли секунды отправив в прошлое мальчика, давным-давно превратившегося во взрослого человека.
В то мгновение я больше всего хотел, чтобы рядом со мной стоял Леха.
С этой мыслью я размахнулся и зашвырнул пистолет вглубь леса.
Показались первые лучи солнца. Я хотел спать, глаза сами собой закрывались, но у меня внутри разрасталось теплое чувство. Словно освобождение от груза, что тянул долгие годы на дно, где прятались самые навязчивые
Димка наверняка не спал, ожидая своей участи внутри крепости.
Теперь я знал, как рассказать ему, что детские кошмары — это всего лишь детские кошмары.
Даже если они реальны.
Просыпающийся день наполнял округу дыханием, полным разнообразных звуков. Птицы, насекомые, трава: все, казалось, ожило и зашевелилось, разрезая ночь сверкающим лезвием утра.
Вход в построенный ребятней дом был разрушен. Доски и плашки, покрытые пятнами бело-желтой рвоты, разбросаны по сторонам. Беспомощные детские рисунки размыты и забрызганы кровью. В воздухе пахло внутренностями мертвых животных, на желудочной слизи сидели огромные мухи. Их хоботки присосались к оскверненной крепости, втягивая внутрь хитиновых тел гниль обезображенного детства.
Коридоры дома также покрывали кровь и рвота. Казалось, слизь разъедает стены, превращая проходы в подобие кишечника. Набухшее дерево ощетинилось иглами-занозами, царапало одежду и залезало под кожу.
С каждым шагом крови было все больше, она веерными разводами засыхала на заблеванных стенах.
Как может быть столько крови?
— Нет... нет... ну как же... почему… Почему? Не может быть... не может...
В гниющем спокойствии детской крепости слышались мерзкие звуки — словно кто-то чавкал за столом. Огромные зубы стучали о что-то твердое. Раздавался скрежет, еда переламывалась и кашеобразными шлепками падала на пол. Чудовище, сидящее в сердце лабиринта из детских кошмаров, рычало, его глухой голос, казалось, шел из-под земли, погребенный под многими метрами почвы.
Я знал, что за следующим поворотом должна появиться та самая комната с самодельной мебелью.
Чавканье и рычание становилось невыносимыми. От запаха кружилась голова. Я остановился. Завис на краю пропасти. Шаг вперед — и меня ждет долгое и страшное падение туда, где сейчас находятся Леха и Димка.
Из кошмара вокруг нет выхода и, что самое страшное, никогда не было.
Я развернулся.
Шагнул назад, пытаясь разучиться дышать, потому что теперь понял — все это время воздух был пропитан лишь криком, который так и не смог вырваться из моего горла.
Волчья квинта
(Галина Евдокимова)
И арфу он взял, и на арфе играл.
И звуками скорби наполнился зал.
И вздохи той песни росли и росли,
И в царство печали меня унесли.
Стояла одна их тех безветренных ночей, когда не слышны тоненькие свисты и шорохи, что пугают запоздалых путников, волею судьбы оказавшихся в густых богемских лесах. По еле приметной, вьющейся меж деревьев дороге, ехали двое всадников. Осторожно объезжая рытвины, камни и вымытые дождевыми потоками корни деревьев, они двигались всё время на север.