Сами мы не местные
Шрифт:
Пастух даже отступает на шаг.
– Да ладно вам, вернется он скоро. В степи о времени трудно помнить… подождите.
Я честно жду еще полтора часа. Потом начинаю прикидывать варианты.
На лыжах я далеко не уйду, с тем же успехом можно оставаться на месте. Унгуцем я управлять не умею. Лошадью тоже…
– Слушайте, – подхожу к нашему вменяемому пастуху, – вы не могли бы съездить за ним? Может, он тут где-то неподалеку кругами ездит, просто отсюда не видно…
Тот хмурится.
– Не мое это дело, барышня. Если хозяину угодно кататься, пастуха это не касается.
– А
– А вы не хозяйка, – пожимает плечами он.
– Здрасте! Я его жена!
– Ну и что? Лошади его, земля его и жена его. Как он скажет, так и будет.
Ах вот как. Прекрасно.
– А тебе вообще наплевать, если его там уже волки доедают? – цежу я сквозь зубы.
Он снова пожимает плечами.
– Им что один, что двое – без разницы. А если хозяину охота одному побыть, мешать ему – последнее дело.
Я высказываюсь примерно в том же духе, что раньше в адрес лошади, и топаю к унгуцу.
Один пристальный взгляд на панель управления сообщает мне: не разберусь. Это вам не земной пассажирский звездолет. Эту штуку Азамат делал сам, по муданжской технологии и для себя, то есть никакого понятного интерфейса тут нет и быть не может. Если бы это было средство наземного транспорта, я бы еще рискнула на малой скорости. Но летать я пока не умею. Остаются проклятые копытные.
Ладно, пока вот что. Азамат, помнится, говорил, что взял бы в лес ружье. Наверное, и правда взял, так ведь? Пороемся в багажнике. Ага, вот оно, родимое. Даже примерно понятно, где предохранитель, а где спусковой крючок. И заряжено. И, насколько я знаю Азамата, почищено. Черт же их знает, может, они до сих пор пулями стреляют или чем там… Я по внешнему виду не определю.
Выхожу обратно к конюшне и окидываю взглядом поголовье скота. Конечно, мне теперь вообще верховая езда противопоказана. Но, во-первых, нервничать мне противопоказано тем более, во-вторых, всего-то неделя прошла, а в-третьих, Сашкина жена, например, занимается конным спортом, и у них там тетки аж до пятого месяца катаются без последствий. Тут главное – найти конягу посмирнее.
Ну на ту белую я бы в любом случае не села. Прохожусь среди лошадей, искательно заглядывая в разноцветные глаза. Их выражение мне не особенно нравится. Внезапно я вспоминаю, что лошадь можно покормить! Сахара у меня, конечно, нет, только заменитель, а его, наверное, не будут. Зато есть какое-то печенье. Я быстро разыскиваю пакет в шатре, возвращаюсь к табуну с печеньем в вытянутой руке.
Меня довольно быстро обступают, выражение глаз становится более приятным. Пастухи высовываются из другого шатра и с интересом наблюдают за моими действиями. Пока я на них отвлекаюсь, мне в бок тыкается чья-то морда. Это оказывается довольно толстое и невысокое существо, видимо большой гурман. Оно морковно-рыжее и очень, очень лохматое. Что ж, если оно любит вкусненькое, то мы, может, и договоримся.
Северянин подходит поближе.
– Вы их не кормите сладким, – говорит. – Избалуете.
– Я не кормлю, я выбираю, – говорю. И тут меня осеняет. – А у вас есть… не знаю, как по-муданжски сказать, ну такая штука на спину лошади, чтобы сидеть удобнее было?
Он
– Это только для детей.
– Можете считать меня ребенком, только давайте сюда эту штуку!
– Вы что, тоже гулять собрались?
– Ага.
Он мотает головой.
– Хозяин не разрешал.
– Он запретил? – уточняю я.
– Нет, но и не разрешал.
– Значит, так, – говорю. – Пока хозяина нет, я за него. Если он не запретил, значит, можно. У меня есть ружье, а у тебя нету, поэтому я уеду в любом случае, но лучше дай мне на чем сидеть, а то я упаду и ты будешь отвечать перед хозяином!
Северянину задница оказывается дороже правил, так что седло он мне приносит и, после того как я выразительно потряхиваю ружьем, закрепляет на выбранном мной толстом коньке. Это оказывается самец, или как они там у лошадей называются. Стремян у седла нет, но с одной стороны есть веревочная лестница, по которой можно залезть наверх. Это хорошо, потому что даже небольшой муданжский конь все равно очень большой. Я вставляюсь в седло, счастливо вцепляюсь в ручку впереди и сообщаю коняге, что можно трогаться. Он нехотя делает два шага. Я выдаю ему печенье и – на чистом, не приукрашенном культурой и воспитанием родном языке – объясняю, что если он будет слушаться, то получит еще. Коняга обреченно вздыхает и трогается рысцой. То ли он такой толстый, что работает как амортизатор, то ли просто походка такая, но трясет на нем гораздо меньше.
Примерно через полчаса необременительной прогулки я замечаю на горизонте какое-то пятнышко. Еще минут через десять становится ясно, что это Азамат. Думаю, он меня признал еще раньше. И уже прямо отсюда я вижу, как у него округлились глаза от этого зрелища.
Когда до него остается совсем немного, я командую коню стоять, снабдив это требование парой непечатных обстоятельств места и образа действия. Мне кажется, он так лучше понимает, чем эти безумные муданжские вопли. Потом я честно даю ему еще печенье.
– Лиза… – оторопело приветствует меня Азамат. – Ты чего… одна, верхом, в седле… Кто тебя отпустил?
– Попробовали бы они меня не отпустить, – хмыкаю я, веско похлопывая по ружью.
Азамат нервно проводит рукой по лицу.
– Ты там никого…
– Не убила и даже не ранила, не волнуйся. Ты лучше скажи, куда тебя черти понесли. Я там сижу волнуюсь, эти козлы ходят насмехаются. Без оружия, без еды… Эцагана ты за подобное уволил, помнится, а сам чем думаешь?
– Лиза, ну что ты… Ты правда волновалась? – спрашивает он как будто с надеждой.
– А ты думал, я что, радоваться должна?! – вскидываюсь я. Конь подо мной вздрагивает от моего визга и отступает назад. – А ты стой, скотина безмозглая! – добавляю я снова на родном.
Потом мне становится стыдно – опять на Азамата кричу, еще и лошадь ни за что обругала. Показываю копытному еще печенье и отвожу руку, пока он не развернется головой в сторону лагеря. Тогда разрешаю съесть. Азамат наблюдает за моими ужимками с интересом и недоверием.
Поскольку у меня конь низкий, а у Азамата высокий, то он сидит теперь где-то там наверху, бедро на уровне моего плеча. Я кладу руку ему на коленку.