Само совершенство. Том 1
Шрифт:
— Да, я еду в Амарилло, — подтвердила Джулия с улыбкой, которая способна была обезоружить любого. Но только не директора китонской школы.
— У вас там друзья? — вежливо поинтересовался мистер Дункан, и его вопросительно приподнятые брови сошлись на переносице.
Джулия ехала в Амарилло, чтобы встретиться с богатым родственником одного из детей-инвалидов и убедить его дать немного денег на ее новую программу… Похоже, мистер Дункан уже догадался об этом.
— Но меня не будет на работе всего два дня, — попыталась она уйти от ответа. — И я уже договорилась о замене.
— Амарилло находится в нескольких сотнях
Но Джулия не собиралась удовлетворять любопытство своего директора и проигнорировала этот почти прямой вопрос о цели ее поездки. Вместо этого она взглянула на часы и торопливо заговорила:
— О Боже! Уже половина пятого. Если я хочу до шестичасового урока попасть домой и принять душ, то мне лучше поторопиться.
У машины Джулию поджидал Вилли Дженкинс. Его маленькое личико было сосредоточенно нахмурено.
— Я слышал, как мистер Дункан сказал, что вы едете в Амарилло, — сообщил он своим хриплым голосом, который скорее напоминал голос взрослого мужчины, больного ларингитом. — И поэтому я хотел до вашего отъезда узнать… Мисс Мэтисон, скажите, я буду петь в «Зимнем карнавале» или нет?
Джулия с трудом подавила улыбку. Подобно своим старшим братьям, Вилли Дженкинс занимался всеми видами спорта и везде был одним из первых; он мгновенно становился лидером в любой команде; он пользовался невероятной популярностью среди всех учеников младших классов обоих полов, и поэтому его особенно больно задевал тот факт, что там, где дело касалось музыки, он всегда оказывался последним. Ему никогда не давали петь ни в одном из школьных спектаклей. Причина была проста — стоило Вилли открыть рот, как все присутствующие начинали корчиться от неудержимого хохота.
— К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос, Вилли. Решать буду не я, — сказала Джулия, забрасывая портфель на переднее сиденье своего маленького «форда». — Я в этом году не занимаюсь «Зимним карнавалом».
Тогда этот маленький донжуан улыбнулся проказливой, но в то же время многозначительной улыбкой мужчины, который знает, что женщина неравнодушна к нему. И это было истинной правдой. Джулия очень любила Вилли Дженкинса. Любила за абсолютное бесстрашие, за самобытный характер, за внутреннюю силу и особенно за врожденную доброту, которая больше всего проявлялась в его отношении к одному мальчику-инвалиду по имени Джонни Эверетт.
— Понятно, — просипел Вилли, продолжая улыбаться, — ну а если бы им занимались вы?
— Вилли, — улыбнулась Джулия, включая зажигание, — если мне однажды придется решать, кто будет петь, ты обязательно окажешься в числе избранных.
— Обещаете? Джулия кивнула.
— Можешь проверить. Приходи в церковь, и я разрешу тебе петь в детском хоре.
— Боюсь, что там меня мало кто увидит. А мои предки туда вообще не ходят.
— Ну что ж, тогда тебе предстоит разрешить сложную дилемму, — ответила Джулия через открытое окно машины, давая задний ход.
— А что такое дилемма?
Протянув руку, Джулия взъерошила его волосы.
— Посмотри в словаре.
Задумавшись, она миновала «деловой центр» Китона — четыре ряда магазинов и всевозможных контор, образующих квадрат вокруг величественного старого здания, в котором располагалось руководство округа. Когда Джулия пятнадцать лет назад впервые попала в Китон, этот маленький техасский городок, в котором не было ни небоскребов, ни широких проспектов, ни, наконец, трущоб, поначалу казался ей странным и чуждым, но вскоре она очень полюбила его тихие улочки и царящий повсюду дух доброжелательности.
За прошедшие годы Китон почти не изменился. Он остался все таким же — живописным и немного старомодным, с прелестным белым танцевальным залом в центре муниципального парка, вымощенными кирпичом улицами, уютными магазинчиками и содержащимися в идеальном порядке домиками. И хотя за последнее время население Китона увеличилось с трех до пяти тысяч человек, город полностью и без следа поглотил пришельцев. Китонцы, которых полностью устраивал их образ жизни, не желали ни к кому и ни к чему приспосабливаться, а потому приспосабливаться пришлось чужакам.
Большинство жителей до сих пор регулярно по воскресеньям ходили в церковь, мужчины по-прежнему собирались в Элк-клубе в первую пятницу каждого месяца, а все летние праздники отмечались так же, как и сто лет назад, на большой зеленой лужайке под аккомпанемент китонского городского оркестра, который сидел на возвышении, обтянутом по такому случаю красными, белыми и синими полотнищами. Правда, если раньше китайцы прибывали на подобные торжества верхом или в повозках, запряженных лошадьми, то теперь они предпочитали пикапы и малолитражки, но смех и музыка звенели в летнем воздухе так же, как и много лет назад. Дети по-прежнему играли в пятнашки среди вековых дубов или чинно прогуливались, одной рукой цепляясь за родителей, в другой зажав стаканчик с мороженым. Старики, как водится, сидели на лавочках и вспоминали минувшие дни. Китон был городом, где люди крепко держались за старые традиции, старые воспоминания, старых друзей. В этом городе все знали обо всех.
И Джулия теперь чувствовала себя неотъемлемой частью китонского уклада. Это давало ей ощущение безопасности и защищенности, поэтому вот уже пятнадцать лет она тщательнейшим образом избегала всего, что могло послужить хоть малейшим поводом для слухов и пересудов. Будучи подростком, она встречалась только с теми мальчиками, которых одобряли ее родители, и принимала участие только в тех мероприятиях, которые поддерживали школа и церковь. Джулия ни разу не нарушила даже правила дорожного движения, не говоря уже о каких бы то ни было других серьезных правилах. Она жила с родителями вплоть до окончания колледжа, а когда все-таки сняла себе дом, то содержала его в безукоризненном порядке и взяла себе за правило не приглашать в него никаких мужчин, кроме членов своей семьи, после того как начинало смеркаться.
Любую другую девушку, выросшую в восьмидесятых, подобные самоограничения свели бы с ума, но только не Джулию. Ей посчастливилось обрести настоящий дом, любящих родителей и братьев, которые доверяли ей и уважали ее, и она твердо решила всегда быть достойной этого. Ее усилия были вознаграждены, и к двадцати шести годам Джулия Мэтисон стала своего рода образцовой жительницей Китона. Кроме преподавания в китонской начальной школе, работы с детьми-инвалидами и вечерних занятий с неграмотными женщинами, она также преподавала в воскресной школе, пела в церковном хоре, пекла печенье для благотворительных распродаж и вязала шарфы, чтобы помочь собрать деньги на новое здание для китонской пожарной команды.