Само совершенство. Том 1
Шрифт:
— Я не думаю, что мэр Адлесон будет требовать с тебя неустойку, — продолжала поддразнивать брата Джулия. — Ведь Герман сам по себе может быть расценен как форс-мажорное обстоятельство. Он так же непредсказуем и неуправляем, как любое землетрясение или ураган. И это все знают.
Наконец-то ей удалось пробиться сквозь деловитую озабоченность Карла, и тот весело засмеялся.
— Пожалуй, ты права, сестренка. Даже если мэр решит подать на меня в суд, любой присяжный из местных жителей будет на моей стороне.
Последовала небольшая пауза, после которой Карл снова стал серьезным и, тяжело вздохнув, сказал:
— Не понимаю, что на него нашло. Когда Герман в нормальном состоянии, он — лучший электрик из
— Мэр Адлесон в любом случае не будет подавать на тебя в суд, даже если ты опоздаешь со строительством на несколько дней, — заметил преподобный Мэтисон, накладывая себе порцию жаркого. — Он — справедливый человек и знает, что ты лучший строитель по эту сторону от Далласа. А значит, он получает за свои деньги первоклассный товар.
— Наверное, ты прав, отец, — согласился Карл. — Давайте лучше поговорим о чем-нибудь более приятном. Джулия, ты уже несколько недель уклоняешься от любых разговоров на одну довольно любопытную тему. Скажи, наконец, прямо — ты собираешься выходить замуж за Грега или нет?
— Ну… не знаю… — Джулия, застигнутая врасплох, начала бормотать нечто совершенно невразумительное. — Я не… Мы…
Все с улыбкой наблюдали за тем, как Джулия начала аккуратно переставлять приборы, но когда она дошла до блюда с картофельным пюре, Тед не выдержал и рассмеялся. Она никак не могла избавиться от этой привычки, которую приобрела еще в раннем детстве, — стоило ей начать волноваться, как у нее тотчас же возникало непреодолимое желание выстраивать вещи в определенном порядке. «Объект» значения не имел. Это могли быть кухонные шкафчики, баночки в кладовке или, наконец, просто посуда и столовые приборы. Смущенно улыбаясь, она сказала:
— Наверное, собираюсь. Да, собираюсь. Когда-нибудь.
Возвращаясь, к своим машинам, Джулия, Тед и Карл увидели Германа Хенкельмана со шляпой в руке, направляющегося в их сторону. Вид у него был смущенный и извиняющийся. Но несмотря на это, в этом высоком, невероятно худом, нескладном семидесятилетнем старике ощущалось огромное чувство собственного достоинства, что сразу с симпатией отметила Джулия.
— Добрый вечер всем, — поздоровался Герман и, обращаясь к Карлу, сказал:
— Карл, я знаю, что меня отстранили от работ по дому Адлесона, но хочу попросить, чтобы мне хотя бы позволили исправить то, что я напортачил. Не нужно никаких денег. Просто я знаю, что подвел тебя, а мне бы очень этого не хотелось. Увидишь, я все исправлю наилучшим образом. И очень быстро.
— Герман, извини, но я не могу… — начал было Карл, но Хенкельман перебил его.
— Послушай, — сказал он, — никто, кроме меня, не сможет до конца разобраться в этой путанице. Всю прошлую неделю я ужасно себя чувствовал, но не хотел тебе говорить. Боялся, что ты решишь, что это начинаются старческие болячки, и отстранишь меня от работы. Но это был всего лишь грипп — от него никто не застрахован. Зато теперь я в прекрасной форме и справлюсь с работой лучше кого бы то ни было. Возможно, новый электрик и думает, что во всем разобрался, но ведь он может ошибаться. Мне бы не хотелось, чтобы какая-нибудь неполадка выплыла после того, как Адлесоны въедут в новый дом. Ведь тогда придется разбирать стены. Карл, ты же не хуже меня знаешь, что менять электриков в процессе строительства — значит, напрашиваться на неизбежные неприятности.
Увидев, что Карл колеблется, Джулия и Тед тактично оставили его наедине с Германом и направились к «блейзеру», который Карл отдавал Джулии для ее поездки в Амарилло.
— С севера надвигается сильный циклон, — сказал Тед, дрожа от холода а легкой куртке. — Если пойдет снег, то эта машина сослужит тебе хорошую службу. Жаль только, что Карлу пришлось перенести телефон в пикап. Я бы чувствовал себя гораздо спокойнее, если бы он оставил его в «блейзере».
— Не волнуйся, со мной все будет в порядке, — пообещала Джулия, целуя его в щеку.
Засунув руки в карманы, Тед еще некоторое время постоял на тротуаре, глядя вслед удаляющейся машине. В зеркало заднего обзора Джулия видела его высокую стройную фигуру. Она с грустью отметила застывшее на красивом лице брата отчужденное и замкнутое выражение, которое появилось после его развода с Кэтрин Кахилл. Кэтрин всегда была лучшей подругой Джулии и осталась ею по сей день, несмотря на то, что переехала в Даллас. Ни Кэтрин, ни Тед не сочли нужным объяснить Джулии причины своего разрыва, а сама она ничего не могла понять и отказывалась мириться с фактом, что двое столь любимых ею людей не могут любить друг друга. Отогнав эти грустные мысли, Джулия попыталась сосредоточиться на предстоящей поездке в Амарилло. Лишь бы не было снегопада.
— Эй, Зак, послушай, а что ты будешь делать, если послезавтра пойдет снег? — свесившись с верхней койки, Доминик Сардини обращался к человеку, лежавшему внизу, неподвижно уставившись в потолок. — Ты слышишь меня? Зак! — Не дождавшись ответа, Доминик немного повысил голос.
Отвлекшись от непрестанно одолевавших его мыслей о скором побеге и сопряженном с ним риске, Зак перевел взгляд на гибкого, оливково-смуглого тридцатилетнего итальянца, который был его соседом по камере в амариллской городской тюрьме и принимал непосредственное участие в предстоящей операции. Дело заключалось в том, что дядя Доминика, который в соответствии с тюремной картотекой являлся всего лишь отошедшим от дел букмекером, на самом деле был не кем иным, как одним из донов лас-вегасской мафии. Зак заплатил Энрико Сандини целое состояние за организацию своего побега. Но несмотря на все уверения Доминика в том, что его дядя — «уважаемый человек», Зак до сих пор сомневался в надежности слова мафиози и в том, что огромная сумма, переведенная Мэттом Фаррелом на счет Энрико Сандини, действительно купит ему свободу.
— Думаю, что со снегопадом я уж как-нибудь управлюсь, — отрезал он.
— Чудно. Но когда «управишься», не забудь, что должен мне десять баксов. Мы поспорили на них еще во время прошлогодней игры «Бээрз», а ты мне их до сих пор не отдал. Помнишь?
— Отдам, как только выберусь отсюда, — ответил Зак и, на тот случай, если их кто-нибудь подслушивал, добавил:
— когда-нибудь.
Заговорщицки ухмыльнувшись, Сандини снова улегся на свою койку, скрестил ноги и, распечатав пришедшее из дома письмо, углубился в чтение.
Десять паршивых долларов… Еще больше помрачнев, Зак вспомнил, с какой легкостью в свое время он разбрасывался десятидолларовыми чаевыми. А в том аду, где он провел последние пять лет, за десять долларов могли и убить. Заветные десять долларов делали доступными любые «радости», скрашивающие однообразное существование заключенных, — сигареты с марихуаной, таблетки и журналы на любой, самый извращенный вкус. За деньги здесь можно было купить и многое другое.
Зак давно взял за правило не вспоминать прежней жизни. Подобные воспоминания делали его новую обитель — пятиметровую камеру с раковиной, парашей и двухэтажными нарами — еще более невыносимой. Но сегодня, когда он твердо решил бежать или умереть, Зак сознательно пробуждал в себе полузабытые воспоминания, и вместе с возвращающейся памятью в нем крепла решимость бежать во что бы то ни стало, как бы ни был велик риск. Он хотел вспомнить и бессильную ярость, овладевшую им, когда за его спиной захлопнулась дверь тюрьмы, и то, что произошло на следующий день, когда во время прогулки в тюремном дворе его окружила толпа ублюдков.