Самоцветные горы (Волкодав - 5)
Шрифт:
"Утрату друзей", - вздохнули утёсы.
– Никогда больше мы не увидимся, мой остров, но ты не печалься!
"Никогда больше..."
– Исчерпано терпение Небес, и ледяные великаны, испоганившие твою красоту, скоро пожалеют, что вообще явились сюда!
"Терпение..." - пообещал берег.
Прощание завораживало, и Рысь, не смея мешать, приказывал людям больше жестами, чем голосом. Корабельщики, привычные во всём полагаться друг на дружку и в особенности на рулевого, работали молча и слаженно. "Косатка" подняла парус и медленно двинулась к выходу из заливчика, обратно в открытое море.
В какой-то миг Ангран приветственно вскинула руку. Мужчины
Аптахар же думал о двадцати зимах на острове, превращённом дыханием льдов в безжизненную пустыню. И о женщине, которая прожила эти двадцать зим ожиданием внука. Она не сомневалась, что мальчик, уехавший с острова привязанным, точно пленник, к мачте отцовского корабля, вернётся за ней молодым мужчиной, героем и предводителем воинов. И вот это случилось, и она выходит к его людям и кораблю затем лишь, чтобы узнать - Винитар с ней разминулся. И, не проронив ни слезинки, она тут же берёт под своё начало семь десятков воинственных удальцов - и без малейших сомнений отправляется искать новой встречи с внуком аж на другой конец населённого мира. И, что самое любопытное, люди с охотой слушают её и признают её власть. Хотя вроде бы кто она перед ними? Старуха...
Аптахар невольно подумал, что смерть не приблизилась к бабушке Винитара, не иначе, потому, что убоялась её.
И то сказать - к той, у кого в подругах Богини, просто так не подступишься...
Когда наконец он подошёл к ней, чтобы почтительно пригласить в натянутую возле мачты палатку, Ангран посмотрела на него и невозмутимо осведомилась:
– Нитки есть на этом корабле? Если нет, нужно непременно купить где-нибудь. Путь до Саккарема неблизкий - я пока хоть свадебную рубаху внуку свяжу...
Другой Берег в самом деле оказался настоящим сегванским поселением. Всё здесь было уряжено так, как испокон веку водилось на Островах, причём действительно испокон веку, до Падения Тьмы, когда на родине сегванского племени изобильно рос лес и поля распахивали не только под ячмень для пива, но даже под пшеницу. Видно, не зря большой остров посреди огромного озера пришёлся по сердцу первым вышедшим, вернее, выплывшим из Понора. Теперь здесь стояло несколько длинных общих домов, без которых немыслима жизнь сегванского рода, и при них россыпь домиков поменьше, для семейных пар, обзаведшихся отдельным хозяйством. Шумели над дерновыми крышами высоченные, коронованные звёздами сосны...
Подогнав лодку к бревенчатому
Ещё бы, ведь раньше из Понора являлись лишь малые дети да глубокие старики. А тут - трое взрослых мужчин! Да из тех-то троих двое - ещё и не сегваны!..
В общем, было сразу понятно, что народ, высыпавший из домов на заполошный крик Атароха, если и уснёт в эту ночь, то очень не скоро.
Волкодав отчётливо видел, как снедает сегванов нетерпение обо всём доподлинно разузнать. Однако на Другом Берегу твёрдо держались обычая Островов, возбранявшего какие бы то ни было расспросы, покуда гость должным образом не накормлен и не обогрет.
Это был поистине очень славный обычай... Будь здесь Эврих, невольно подумалось Волкодаву, ведь наверняка сейчас принялся бы рассуждать, отчего это часть племени, очутившись в изгнании или в плену, принимается строго и ревностно, до исступления, блюсти обычаи старины, и такова эта строгость, что потом, при встрече с "главной" роднёй, та непритворно дивится, вживую видя уже ушедший древний уклад...
Отупевший от усталости разум, случается, порождает весьма непривычные мысли. Венн подумал ещё немного и, кажется, дошёл до ответа. Это для того, чтобы не одичать. Не позабыть, кто таковы. А то можно всего за одно поколение стать как те... людоеды с острова Людоеда...
Да. Будь рядом с ним Эврих, аррант, не иначе, хитро прищурил бы зелёный глаз и сказал ему: "Не только части племён, друг варвар, но и отдельные люди. Некоторые отдельные люди, которых я очень хорошо знаю..." Но Эвриха с ним не было, а Волкодав, глядя на хозяек, торопливо хлопотавших над поздним угощением для гостей, вдруг впервые за несколько лет необъяснимым образом почувствовал себя дома. Вот так-то. В Беловодье, среди друзей, в тепле собственноручно выстроенной избы, у него так и не появилось этого чувства. А тут, в глухом углу чужедальней страны Велимор, под кровом соотчичей Винитара... нате вам пожалуйста.
Угощение тоже оказалось очень сегванским. Почти никакого хлеба (не считать же за хлеб маленькие лепёшки из ячменной муки, вовсе не главенствовавшие на столе), но зато рыба во всех видах - копчёная, жареная, солёная, - и к ней любимая сегванами простокваша, а также пиво и мёд. Причём мёд не только хмельной, но и самый обычный, в маленьких мисочках, да притом с разными ягодами, чтобы макать в него хрустящую жареную рыбёшку. Трое мужчин пытались что-то жевать, почти не чувствуя вкуса и не столько отдавая должное телесному голоду, напрочь задавленному усталостью, сколько уважая святость трапезы, возводившей их, неведомых чужаков, в родство с хозяевами стола. Сегваны с вежливым любопытством поглядывали кто на Мыша, чинно выбиравшего косточки из куска копчёного сига, кто с терпеливым снисхождением - на Атароха. Мальчишка, едва ли не впервые допущенный говорить за общим столом, гордился непривычным вниманием взрослых и в сотый раз пересказывал, как псица Забава среди ночи стащила с него одеяло и лаем позвала к берегу и как он умудрился вовремя вспомнить, что предки Забавы поколениями сторожили Понор, а значит, и лает она не на дохлого тюленя в воде, а по гораздо более вескому поводу...