Самоцветные горы (Волкодав - 5)
Шрифт:
Так оно вскоре и произошло.
Волкодав искренне обрадовался, увидев, что спутники (или теперь по примеру Эвриха уже следовало говорить - друзья?..) купили для него крупного серого жеребца боевой сегванской породы. Саккарем есть Саккарем: на рынках великой купеческой державы возможно найти совершенно всё, чего ни пожелает душа. И особенно на таком торгу, как чирахский!
Венн краем глаза перехватил искоса брошенный взгляд Винитара и понял, кого следовало благодарить за эту покупку. Но вслух выразить свою благодарность он тогда не успел, потому что пригляделся к коню, которого молодой кунс облюбовал для себя.
Этот жеребец явно приехал в Чираху из ещё более дальних мест, нежели доставшийся Волкодаву. Вороной красавец родился в степях Шо-Ситайна. Об этом говорили все его стати, чуть горбоносая голова и в особенности отлив шерсти, отсвечивавшей на солнце не калёной стальной синевой, как у других пород, а глубоко запрятанным огнём золотого расплава, в память о прародителях, сотворённых шо-ситайнскими Богами из напоённого солнцем южного ветра. Жеребец смирно стоял рядом с новым хозяином и всё трогал носом его локоть, так, словно после долгого пребывания у чужих и непонятных людей вновь попал к другу.
– Не умеют они здесь с шо-ситайнцами обращаться, - гладя тёплую, необыкновенно нежную морду, со скупой гордостью проговорил Винитар. У него когда-то был боевой конь тех же кровей, незабвенный золотой Санайгау. Не сразу нашёл он подход к норовистому зверю, раз за разом отвергая предложения конюхов "обломать" диковатого и непослушного скакуна. Даже выучил десятка три слов на языке Шо-Ситайна, полагая, что жеребца могут обрадовать речи родины... Зато теперь мало нашлось бы таких, как он, знатоков заморской породы. И, когда сегодня на торгу он подошёл к этому вороному, тот мигом почувствовал руку истинного охотника - и смирился, почти тотчас решив довериться этому человеку.
– Нет худа без добра: по дешёвке достался, - хмыкнул Шамарган. Дурноезжий* [Дурноезжий - о коне: неприятный и ненадёжный в езде, в частности склонный привыкать к одному всаднику и противящийся иным седокам.], сказали. Лютует, прям страсть! А с кунсом - ну как есть котёнок...
Но Волкодав уже не слушал его. Счастливая встреча с Эврихом заставила его подзабыть обычную настороженность, неизменно предупреждавшую: если сразу случается подозрительно много хорошего - наверняка жди беды! Что поделаешь, как бы ни любила смертных людей Хозяйка Судеб, не может Она всё время красить Свои нитки лишь в весёлые и радостные цвета. Стоят у Неё наготове и горшочки со скорбными, померклыми красками. Это закон, перед коим даже Ей остаётся только склониться...
И в отношении Волкодава этот закон доныне ещё не давал промаха.
– Сергитхар...– тихо позвал венн, до последнего желая надеяться, что обознался. Конь ведь не собака; мало ли на свете вороных шо-ситайнцев, долго ли принять одного за другого?..– Серги, Серги...
Жеребец насторожил уши, негромко фыркнул и потянулся навстречу знакомому голосу.
– Во дела!..– непритворно восхитился Шамарган, и даже у невозмутимого Винитара поползли вверх брови.– Да ты-то, венн, откуда в лошадях понимаешь?..
– Где вы взяли этого коня?– хмуро поинтересовался Волкодав, почёсывая Сергитхару доверчиво подставленный лоб и голову между ушей. В лошадях он разбирался не намного лучше, чем в плавании под парусом, но не узнать знакомого коня - всё-таки грех. Хотя тот действительно не собака.
– Там распродают имущество одного человека, - указал рукой Шамарган. Преступника. Он обокрал хозяина, к которому нанялся на работу. На такой распродаже никогда дорого не запрашивают, только этот конь и оставался, потому что к нему никто не мог подойти.
Вот тут Волкодав понял, что справедливое равновесие жизненных красок ни в коем случае не будет нарушено. За радостный проблеск в судьбе придётся платить в полной мере, да кабы ещё не с лихвой. Уж что-что, а дыхание навалившегося несчастья он распознавал сразу. И безошибочно.
Нет на свете народа, у которого предательство доверявшего тебе человека не считалось бы худшим из преступлений... Это лишь немногим простительней, чем расправа над гостем или измена вождю, которому поклялся служить. Ну а на чём держится наём работника, если не на определённом доверии?
Оттого Боги всех народов земли очень не жалуют вороватых работников, когда те оканчивают свои дни и оказываются перед загробным судом. Ну а нетерпеливые люди обычно не ждут, когда такой работник удостоится божественной справедливости, и по своему разумению вершат над ним правосудие уже здесь, на земле. И нет причин полагать, что их суд бывает слишком мягкосердечным.
Распродажей имущества приговорённого распоряжался седьмой помощник вейгила, проворный и словоохотливый старичок. Собственно, кроме норовистого коня, кое-какого оружия и двух смен одежды, распродавать было особо и нечего. Когда Волкодав, Эврих и Винитар подошли к нему, он как раз кончил считать вырученные деньги и привесил бирку на кошелёк для отсылки в казну, и слуга уже поднимал с земли его раскладной стульчик, вырезанный, по саккаремскому обыкновению, из одного куска дерева.
– Да прольёт Богиня дождь тебе под ноги, почтенный, - поздоровался Эврих.
– И тебя да взыщет Она в жаркий день тенью, а зимой - кровом и очагом, - приветливо отозвался седьмой помощник. Было видно, что появление Эвриха обрадовало его.– Что привело в этот скорбный угол нашего рынка славного Лечителя наследницы Агитиаль?
Обыкновенное слово "лечитель" в его устах прозвучало, как титул. Эврих оглянулся на Волкодава, но в это время старичок заметил подошедшего с ними молодого кунса и забеспокоился:
– И ты опять здесь, добрый иноземец? Неужели ты нашёл некий недостаток у купленного тобою коня и пришёл узнать, отчего я тебя не предупредил о нём? Но позволь, тебе должно быть известно, что я и сам всего лишь несколько дней...
Волкодав поднял руку, обращая на себя внимание седьмого помощника.
– Господин мой, - сказал он по-саккаремски.– Небесам было угодно сделать так, что я давно и неплохо знаю человека, чьё имущество ты по долгу службы здесь продавал... И всё, что мне было известно о нём ранее, внятно свидетельствует: он ни в коем случае не способен на воровство. Я простился с ним несколько месяцев назад, когда он решил переехать в вашу хранимую Богиней страну, и мало верится мне, что за столь малое время он мог так измениться. Не расскажешь ли, господин мой, в каком преступлении обвинён мой прежний знакомый?