Самодержец
Шрифт:
— Господин Пьер, я даже не знаю, решилась ли Франция деятельно участвовать в сдерживании России, — сказал австриец, представившийся Михаэлем.
— Да! Моя страна будет воевать. Не боитесь? Империя Габсбургов весьма уязвима, к примеру в районе Австрийских Нидерландов, — стал угрожать Пьер.
— Могу ли я считать, что пора пересмотреть союз Австрии и Франции? — жестко спросил Михаэль.
Сам австриец ратовал за войну в Россией. Тот факт, что русские взяли очень вкусные куски с османского пирога не давал спокойствия. Да, русский император отдал и Белград Австрии и Валахию с Бухарестом. Сербия, Болгария, Греция, номинально независимые, но на территории этих стран стоят русские гарнизоны,
— Господа! Нам незачем ссориться! — попытался примирить австрийца и француза англичанин.
— Моя страна станет сдерживать русских и проводить учения вдоль границ, может король примет иное решение, но пока оно такое, — сказал пруссак.
Все хотели чуть выждать, увидеть реакцию русских на атаки других стран и после принимать решения. К войне Пруссия готова, но Фридриху не так уж сильно хотелось возвращать Восточную Пруссию. Он бы не отказался сейчас от Богемии, или Баварии, но для этого нужно было заключить союз, или, хотя бы договор о ненападении с русскими. И попытка начать такие переговоры была сделана, лишь попытка, так как с одной стороны Россия была против новых прусских завоеваний, с другой Англия. Нет, островитяне оставались равнодушны к вероятным новым аннексиям со стороны Пруссии, но они были крайне негативно настроены против русско-прусского соглашения, будь в каком виде. Фридрих настолько плотно «сел» на финансовые вливания от Англии, что оказывался в зависимости от мнения заморских друзей. Потому, при соблюдении всех внешних приличий, но Пруссия будет действовать в рамках английской стратегической политики. Можно было решить проблему перманентной нехватки денег тем, что попросить серебро у России. Но тогда Фридрих попадает уже под зависимость от своего племянника, который только фактом своего существования раздражал дядюшку.
— Франция будет участвовать в атаке на Мальту и Дарданеллы, — сказал Пьер.
— Англия придерживается ранее взятых обязательств, — так же сухо и кратко, как ранее пруссак с французом, сказал Джейсон.
— Устных обязательств,- уточнил австриец, но не стал акцентировать на этом факте внимание, а поспешил выразить позицию своего государства. — Австрийская армия будет стоять на границе и совершать маневры. Австрия сделает заявления, что в случае войны, готова принять под свою защиту балканские страны, чтобы те не подверглись ужасам войны.
— Тогда придется повоевать с русскими войсками, которые дислоцированы на территории этих самых балканских стран, — констатировал Пьер.
— Когда, или если, Вы, уважаемый Пьер, возьмете Дарданеллы, русские не успеют помочь своим войскам в Сербии и Болгарии, — Михаэль пристально посмотрел на своего французского визави.
— Шведы так же подведут свою армию к границам с Россией. Если удадутся некоторые перемены в статусе короля Густава, Швеция вступит в войну, — констатировал Пьер.
Казалось, что Российская империя обложена со всех сторон. Еще ни разу в Европе не формировалось такое единение против отдельной страны. При этом, никто не хотел испытать тяжесть прямой войны с русскими, так как европейцы рассчитывали убрать одного игрока, чтобы после продолжить разборки внутри своего европейского сообщества.
* * *
Ропша
28 июня 1762 года
— Петр, зачем ты меня сюда вызвал? — спросила Катя.
— Исключаешь вероятность, что я просто хотел оказаться с тобой наедине? — ответил я вопросом на вопрос.
— С тобой что-то не так! Прости… какая-то годовщина по смерти Иоанны? — опасливо, чуть ли не шепотом, спросила Екатерина Алексеевна.
— Нет. Я точно помню ту дату, когда она погибла. Это и День рождения Милоша. Но сейчас! Зачем ты мне еще и этим душу бередишь? — повышая голос, чуть ли до крика, говорил я.
— Тогда я не понимаю! — сказала Екатерина и присела на стул.
Это был тот самый стул, конечно, его реплика, точная копия того самого стола стояла рядом со стулом, тот же цвет ткани на стенах, сцена, в углу валялась скрипка, стояли полупустые бутылки вина, разбросана закуска. Все было ровно так же, как и тогда, в той жизни, когда я был убит.
Не верил я в то, что схожу с ума, когда дотошно, чтобы все было ровно так, как и тогда, самолично, руководил слугами, переставляя бутылки и разбрасывая кости в те места, где они были в момент моего убийства. Я убеждал себя, что это некий метод, способ, избавиться от психологического давления, которое никак не отпускает. Что, когда время перешагнет тот рубеж, и я останусь жив, многие тревоги покинут меня, канут в Лету и получится жить хотя бы без этой тяжести.
Будет рядом жена, верная соратница, дети, точно мои, и воспитанные мной, страна, которая уже не такая, более мощная и величественная. Все будет, как и в той жизни, но иное, точно в моем, без сомнения, времени. А послезнание окончательно себя исчерпает.
Меня убивали в этом помещении в этот злосчастный день. И чем ближе я был к этой дате, тем более ощущал страх, с которым устал бороться. Оказывается, что умирать не столь страшно, чем помнить о том, что уже был убит.
Что сейчас? У меня нет друзей, нет людей, которым я безоговорочно доверяю. Я некто, заключенный в золотые оковы. Хотя! Все в России в кандалах. У кого они ржавые, кто в чистеньких, стальных, иные в серебряных, мало, но есть и золотые. И разорвать оковы можно, но нельзя всем и сразу. И уж точно, что мои оковы разорвать не получится. Они из столь прочного металла, что не подвластны разрушению. Нести мне свой крест за Россию, принимать решения, от которых зависят судьбы миллионов людей.
— Петр! Скажи мне, что это значит? — Катя подошла ко мне вплотную, так, что я ощутил тепло ее тела и посмотрела мне в глаза. — Тебя что-то очень сильно гложет?
— Подожди еще немного! — попросил я, взглянув на свои ручные часы, которые только два года назад и получилось сладить.
— Хорошо! — чуть раздраженно сказала жена и присела на ближайший стул.
— Нет, прошу, не за этот стул. Поставь его, как был! — попросил я.
На этом стуле тогда сидел и усмехался Алексей Орлов. Его зловещий смех навсегда отпечатался в моей памяти. А еще ухмылка Борятинского. Того, кто погиб в битве при Кенигсберге, будучи рядом с Суворовым.
«Эй, пруссак, ты что живой?» — как будто задал вопрос князь Борятинский.
Я почти отчетливо услышал щелчок взводимого пистоля.
«Федька! Ты перепил что ли? Уже после твоего удара он умирал, а я еще и придушил урода шарфом», — раздались в голове слова Алексея Орлова.
Образы меркли и уходили в небытие, оставляя меня здесь, живым.
— Вот и все! — с чувством облегчения сказал я.
Время, час и минута, когда меня убили, истекли, небо не извергло молнии, земля не провалилась. Может кто-нибудь из небесных жителей и покрутил пальцем у виска, но я этого не заметил. Психологический тренинг прошел и, чувствую, что успешно.