Самодержец
Шрифт:
Вступить в схватку с таким, явно тренированным, человеком, король не мог. Духом Фридрих иному бравому офицеру фору даст, но вот физически…
— Нет, Ваше Величество! Я не причиню Вам никакого вреда, — решительно говорил подполковник.
Король взял бумагу и вчитался в аккуратно выведенный текст на родном, но не любимом, немецком языке.
«Дорогой дядюшка, проявите милосердие по отношению к Мартину Мильху, как я проявляю участие в судьбе двух Ваших подданных, фамилии которых, как и должности в российской армии, написаны ниже. Дружественный Вам, Император Всероссийский Петр Третий».
— Дружественный
Уже когда подполковника Мильха увели, Фридрих задумался.
Король многое понял из того, что именно произошло. И это «многое» Фридриху не понравилось. Прежде всего, племянничек только что показал, что может до него добраться. Наверняка, подполковник — это не единственный шпион России. Единственных агентов не сдают, даже для того, чтобы напугать своего оппонента. В среде монарших домов не принято угрожать смертью друг другу, тем более покушаться. По крайней мере, Фридрих думал именно так. Но вот голова Зейдлица… платить за головы вражеских генералов огромные деньги так же не было принято, но произошло.
Второе, что демонстрирует Карл Петер, пусть это и не явное, — что русский император контролирует ситуацию. Вероятно, Петр даже знает планы атаки на Россию, прусские намерения он знать должен наверняка. Подполковник штаба армии — это большой чин, который имеет доступ ко многим секретам, может даже сам эти планы и разрабатывает.
— Что может мне предложить венценосный племянник? — размышлял вслух король.
Фридрих даже не заметил то, что думает о русском монархе, как об императоре и с некоторым уважением. Как бы не хулил король Петра, нельзя было не признать, что за всей эксцентричностью и несистемным, как казалось Фридриху, управлением империей, стоит упорство и непременное достижение целей. Склонный думать о том, что у каждого правящего рода есть своя Звезда, Фридрих постоянно делал отсылки к некому провидению, мистицизму, когда анализировал успехи России.
— Польша? — король задумался. — Неплохой актив, если с Варшавой и Лодзью, где расположены неплохие ткацкие мануфактуры. Мне нужно одевать армию. Если наметится разрыв с Англией, то я не смогу оснащать мундирами своих солдат. У русских же просить… нет, если и разрыв, то без попадания под иную опеку, уж тем более под покровительство племянника.
Петру нужно было хоть немного знать натуру и характер прусского монарха, чтобы решиться на столь изощренный, с душком авантюризма, поступок, как подставить своего агента в прусском штабе.
И русский государь не ошибся. Король склонялся поговорить с племянником даже не потому, что испугался, нет, пусть и эмоции Фридрих ощутил не самые приятные. Прусский монарх понял, что сам бы с удовольствием поступил бы так же, но его шпионы не имели возможности близко подойти к императору. Да уже и не смогут, так как, оказывается, русские знали о деятельности шпионской сети Фридриха и играли с ними.
— Получается, что те данные, которые я получал из Петербурга, могут быть недостоверными? И в какую сторону? Русские хотят показать, что они слабы и вынудить меня начать войну? Или, напротив, они преувеличивают собственные силы и стараются меня сдержать? Сто тысяч войск в Восточной Пруссии
Со стороны Фридриха могло показаться, что Россия и Австрия вступили в сговор. Если бы не факт разгрома шпионской сети в Петербурге, то король был более склонен к тому, что Мария-Терезия не решится на что-то, так как сведений о переговорах России и Австрии не было. Но разведка ссылалась именно на данные, полученные из Петербурга.
— Их дети женятся, они могут влезть в дела Польши. Да! Будущую католическую конфедерацию будет проплачивать Франция и папский престол. Где же тогда католическая Австрия? И если русские совместно с австрияками начнут боевые действия, то от Речи Посполитой полетят только ошмётки и Французы не успеют среагировать, — усмехался Фридрих.
Короли могут в своих умозаключениях ошибаться, они тоже люди. И далеко не факт, что ошибается именно Фридрих, преувеличивая степень доверия и стремления к сотрудничеству у Австрии и России. Скорее именно Петр и Мария-Терезия, занятая больше своей новой… какой-то по счету беременностью, не видят возможностей. Европа уже устала считать и количество детей в правящем доме Габсбургов и уж, тем более количество беременностей, которые вроде бы как и не сходятся в цифрах. Выкидыши, новые беременности. Куда смотрят медики австрийской императрицы? Пора бы уже запретить австрийской императрице рожать.
— Нужно встретится поговорить! И каков все же? Подставил мне своего верного шпиона! Я же своих, что провалили работу в Петербурге, просто забуду. Зачем такие шпионы, что вводят в заблуждение своего короля? И не жалко Петру отличного парня? Действительно, империя не знает слез! — размышлял Фридрих.
* * *
Петербург
30 сентября 1762
— Нет, Степан Иванович, это более, чем серьезно! — выкрикнул я.
— Но мужичье же, Ваше Величество, сколь много таких вот Лжедмитриев? Народ жалеет сирых выдумщиков, вот и подают чуть более, чем иным. А те крамольники и рады стараться выдумывать небылицы, — выразил свое единение с Шешковским и министр внутренних дел Померанцев.
— И ты туда же, Савелий Данилович? Если некто объявляется у казаков, объявляет себя чудом спасшимся Иоанном Антоновичем, и те, пусть и малой частью, но поддерживают его, это более, чем серьезно. Нужно напоминать про Смуту? — возмущался я.
— Такого не может быть. Заводы охраняются, большая часть казаков и вовсе на войне, это разбойники, не более, таких и казачьем круге не примут. А башкиры, да кайсаки, так и вовсе вся Степь, те постоянно бунтуют, а мы их подавляем. Простите, государь, но мне не совсем ясны Ваши опасения, — Шешковский явно сегодня нарывался еще раз получить по своему горбу тростью. — Мы всех самозванцев вылавливаем. С кем разговариваем, кого и пристраиваем то в рекруты, то и в Сибирь картофель высаживать. И этого изловим.