Самодержец
Шрифт:
Взять Фридриха Великого. У Вольтера были такие письма, что прочитай их Мария-Терезия, так с горяча и объявила бы войну. По мнению только ставшего королем Пруссии Фридриха II, австрийская монархиня и женщина легкого поведения, и детей нагуляла, и недостойна управлять германскими народами. И еще Бог весть чего написано на прусской бумаге, с прямыми и косвенными оскорблениями в адрес императрицы. Похожее есть и в отношении Людовика и русского императора. Правда, Фридрих писал оскорбительно о Петре еще тогда, когда тот не был коронован, но бумага-то помнит все.
— Кто вы, господа, чем старый философ может помочь молодым и сильным мужчинам? —
Рослые, явно имеющие дело с военным искусством, вместе с тем, нет в них офицерской выправки, как и нет видимости исполнительности. Эти могут и исполнять приказ, но по-своему. Вольтер научился видеть забитость внутри каждого человека. Он, человек, который столько лет работал над пониманием человеческой свободы, видел раболепие там, где его скрывали и свободу, волю, там, где хотели всячески демонстрировать покорность. В этих толика свободы была, а исполнители на службе лишены собственной воли.
— Свобода! Равенство! Братство! — провозгласил один из вошедших мужчин громко, напористо, решительно.
— О! — улыбнулся Вольтер, он не страшился, его действительно забавляла ситуация. Скука и уныние выветрились, и на смену Франсуа-Мари Аруэ пришел блистательный Франсуа Вольтер. — Я уже слышал такой лозунг. Мне кажется, господа, что нам было бы неплохо пообщаться в более дружелюбной обстановке, для чего я требую, именно так, требую, чтобы вы представились и сразу же назвали цель вашего визита. В противном случае, уже не обессудьте, но тратить свое время на вас, даже после озвучивания столь яркого лозунга, я не стану.
— У Вас, господин философ, нет выбора, потому… — начал было один незнакомец.
— Ну, что же Вы, Клод, Вы же так испугаете нашего герольда Просвещения, — одернул друга другой незнакомец.
Во время краткого диалога двух мужчин Вольтер, с нескрываемым любопытством смотрел то на одного, то на другого гостя.
— Очаровательно, господа, это очаровательно! — рассмеялся философ. — Я выживал при прусском дворе, я лавировал между многими знатнейшими людьми Европы. Неужели вы действительно решили, что такими трюками способны сразу же меня покорить своей воле. Меня! Кто свободу и вольность мысли превозносит в Абсолют? А что до актерской игры, то… сносно. Поработайте еще немного с постановщиком пьесы. Кстати, а кто этот гениальный драматург?
Подобный ответ философа чуть не ввел в ступор Ивана Коровина и Вуко Короважича, капитана и прапорщика Тайной канцелярии Российской империи. Это их послали к Вольтеру, чтобы уговорить философа сотрудничать. Но этот старик, впрочем, моложавый, был более странным, чем к этому были готовы разведчики [Ф. Вольтер прожил до 1778].
Иван и Вуко больше двух лет готовились к той операции, этап которой сейчас, казалось, проваливают. Носители французского языка работали с большой группой дворян и мещан, чтобы их речь не отличалась от той, на которой говорят французы. Даже учитывались региональные диалекты. Профессора права читали лекции парням и даже пяти девушкам. Тот же Вольтер, наряду с иными французскими просветителями, был обязателен к прочтению, мало того, к осмыслению. Ну и серьезная физическая подготовка, с изучением тактики уличных боев и диверсионной работы.
— Месье, нам хотелось бы сохранить свои имена в тайне до того момента, когда Вы согласитесь стать знаменем Великой Французской революции, — сказал Иван Григорьевич Коровин.
— Вы продолжаете меня фраппировать,
Всю свою жизнь Франсуа возмущал заскорузлые общества, шокировал элиты, вместе с тем, ему часто приходилось лгать. Он обманывал и себя, да и всех вокруг, когда писал, как ему, Великому Вольтеру, льстит находиться рядом с Великим Фридрихом. С подачи француза в Европе все быстро смирились с тем, что Фридрих, который проиграл России и даже потерял ряд своих территорий, вдруг стал Великим. В чем величие, когда рядом более достойные этого эпитета монархи?
И вновь русский царь не дает покоя. Все мысли Вольтера, как только эти двое незнакомцев появились в его доме, скатываются к имени Петр. Может статься, так подсознание подсказывает, откуда именно дует ветер, приведший гостей в дом Вольтера, и что этот ветер уже превращается в бурю.
— Извольте, сударь, ознакомится! — Иван достал из-под камзола стопку бумаг и протянул философу.
— Это что? — спросил Вольтер, развязывая тесемки, которые скрепляли бумагу.
— Конституция Французской Республики, — громогласно заявил прапорщик тайной службы, серб Короважич.
— Кхе-кхе! — закашлял Вольтер. — Не кричите, сударь! И кто Вы такие? Я настаиваю! Или это меня так подставляют? Людовик не простил и хочет обвинить в посягательстве на жизнь короля?
— Вовсе нет. Вы просто прочитайте. С Вашего позволения, мы бы поприсутствовали в кабинете, но не беспокойтесь, мы будем немы и бесшумны, — Иван улыбнулся, но его идеальные зубы были неинтересны Вольтеру, тот уже погрузился в чтение.
Русский император самолично писал Конституцию для Французской Республики. Писал честно и непредвзято, как для страны конца XX века. Были изучены и труды Локка, первого, кто предложил принцип разделения властей и, конечно же, Монтескье, который развил идеи Локка. Петр изучил «принцип законности», так пропагандируемый Жан-Жаком Руссо. Ну, и идеи самого Вольтера, который, по мнению Петра Федоровича, проигрывал в изучении вопроса государственного устройства тому же Монтескье.
В Конституции были заложены все принципы и народовластия, и законности, и разделения светской и духовной власти, полномочия исполнительной ветви, законодательной и судебной, призванной быть арбитром и следить за законностью. А еще в Конституции были заложены некоторые направления, обязательные к исполнению всех властей. Прежде всего, это касается всеобщего образования.
Час, два, три, а Вольтер все читал и читал, не отрываясь, усмехаясь, злясь, называя имена своих собратьев по ремеслу философско-правового писательства. Он видел в тексте Конституции выдержки, которые были развиты тем или иным его коллегой.
— Господа! Не изволите ли отобедать? — в кабинет беззвучно, чему нужно было бы поучиться и Ивану, с его диверсионной специализацией, зашел слуга Огюст. — Гоподин Вольтер, если пребывает вот в таком состоянии, то не ничего замечает вокруг. Он творит! Между тем, вы уже больше трех часов наши гости. А другие господа отказываются от гостеприимства, ждут от вас решений. Так что отставьте гения творить, и пойдемте отобедаем.
— Кто тут еще гений! — буркнул Иван, после того, как Вольтер выкрикнул: «Гениально! Как я раньше до такого не додумался».